У немецкого художника Ганса Гольбейна Младшего есть два портрета. На одном — сэр Томас Мор, выходец из знатной семьи, великий британский философ, гуманист и автор книги «Утопия», само название которой стало нарицательным. У Мора благородный профиль, открытый, но строгий взгляд; одет он богато, но богатство это — благородно. На другом портрете — Томас Кромвель, правая рука короля Генриха VIII, сын кузнеца, ставший одним из самых могущественных людей в стране. Он одет нарочито просто — взгляд привлекает разве что перстень. Гольбейн изобразил лицо Кромвеля, своего покровителя, безо всякой лести: двойной подбородок, плотно сжатые тонкие губы, непроницаемый взгляд маленьких глаз.
Если поместить эти портреты рядом , они невольно складываются в диптих. Красный бархат рукава Мора будто бы залезает на портрет Кромвеля, а зелёная ткань драпировки на одной картине «рифмуется» со скатертью на другой. Создается впечатление, что два Томаса глядят друг другу в глаза,сидя в одном помещении. На самом же деле эти портреты разделяет не один год.
Пятьсот лет подряд всем в Великобритании было понятно, кто из двоих Томасов герой, а кто злодей. А потом пришла Хилари Мантел — и всё перевернула.
Сын мясника и пёс мясника
Людей вроде Кромвеля обычно называют «серыми кардиналами»: неприметные с виду люди на более или менее символических должностях, обладающие, тем не менее, фантастической властью. Томаса Кромвеля, однако, таким словом опишет разве что человек без чувства вкуса: дело в том, что его настоящая политическая карьера началась с работы на настоящего, без кавычек, кардинала — Томаса Вулси (да, и в книгах Мантел, и в реальной британской истории Томасов хоть отбавляй. «Половину мужчин в Англии зовут Томасами», — иронизирует она).
Кардинал Вулси во многом был похож на Кромвеля: его отец был трактирщиком, а вскоре после рождения сына переквалифицировался в мясники. Недоброжелатели до последнего так и дразнили кардинала — «сыном мясника»;а меж тем этот сын мясника был ещё и очень образованным человеком. Всего в пятнадцать лет он умудрился закончить Оксфорд, затем попал в круг приближённых короля Генриха VII, а когда того сменил дерзкий молодой Генрих VIII, карьерный взлёт Вулси было уже не остановить: в 1514 году он стал архиепископом Йоркским, год спустя — кардиналом и, по слухам, начал даже присматриваться к папскому престолу.
В «Вулфхолле» отец Анны Болейн в гневе называет Кромвеля «псом мясника» — и это, конечно, не совсем справедливо. Кромвель был не просто верным и беспощадным цепным псом кардинала — хотя и не без этого. Он в первую очередь был его учеником, причём из тех, что способны превзойти учителя. Гораздо позже, уже разговаривая с Томасом Уайеттом (ещё один Томас!), Кромвель, по определению Мантел, не задаёт вопросы, а «рубит безжалостно, как мясник». Кто знает, возможно, чему-то в этой тактике допросов — где, по замечанию кромвельского биографа Диармайда МакКалоха, психологическое давление может быть эффективнее пыток — Томас научился именно у Вулси.
Томаса Кромвеля часто изображают беспринципным малым, при первой возможности предававшим своих покровителей, но этот образ далек от правды. Да, взлёт Кромвеля совпал с ещё более стремительным падением Вулси. Однако в 1532 году, когда кардинал уже умер, Кромвель обзавёлся собственным гербом, посредине которого красовались две галки и роза Тюдоров. Нам это мало что говорит, но современникам, сведущим в геральдике, эти галки были хорошо знакомы. Кромвель использовал в качестве пояса своего герба главу герба Вулси и этим как бы сказал: мне всё равно, что вы думаете о покойном кардинале, даже после его смерти я остаюсь его человеком. Должно быть, это раздражало многих современников (особенно Анну Болейн), но Кромвель был человеком принципов.
Брачная история
«Развёлся — казнил — умерла — развёлся — казнил — пережила». Так в Британии школьники заучивают порядок и судьбу жён короля Генриха VIII. Именно Кромвель приложил руку к началу этой зловещей последовательности. Первой супругой стала Екатерина Арагонская, на которой король Генрих VII задумал женить наследника, чтобы укрепить союз с Испанией. Стоило юной испанке (всего лишь пятнадцатилетней!) приехать в Англию и выйти замуж за столь же юного Артура, как тот умер. Следующие восемь лет статус Екатерины оставался неопределённым — то на ней собирается жениться сам крайне кстати овдовевший Генрих VII, то отец назначает её первой в Европе женщиной-послом — пока король, в гроб сходя, не благословил взять Екатерину в жены семнадцатилетнего Генриха VIII. Молодой король оказался в ситуации, которой четыреста лет спустя так боялся Малыш в сказке Астрид Линдгрен: ему пришлось вступить в брак с женой своего старшего брата.
К сожалению, обнаружились две проблемы. Во-первых, Генрих был одержим идеей наследника — Екатерина родила ему пятерых детей, из которых выжила лишь одна девочка (впрочем, много лет спустя она-то и сядет на престол). А во-вторых, молодой и обаятельный монарх, тогда ещё не обзаведшийся знаменитой фигурой, был чрезвычайно любвеобилен. Он очаровался девушкой на 15 лет младше своей супруги и стал искать повод для развода. Таковой нашелся в Ветхом Завете: «Если кто возьмёт жену брата своего: это гнусно; он открыл наготу брата своего, бездетны будут они» ( это очень удобным образом объясняло и тщетность попыток завести наследника мужского пола — если, как кардинал Вулси в «Вулфхолле», принять, что «в Писании слово «дети» означает сыновей»). Однако Второзаконие, наоборот, прямо велело брату жениться на вдове брата.
В общем, всё сводилось к тому, какую сторону примет глава Церкви: Генриху нужно было получить благословение папы римского. Обеспечить это благословение должен был не кто иной, как кардинал Вулси, — и миссию он провалил. Вулси обвинили в государственной измене, и его место первого советника короля перешло к Томасу Кромвелю. Кромвель нашёл выход из ситуации — Генриху нужна была реформация церкви, благодаря которой власть короля стала бы выше власти папы. За несколько лет до этого Генрих VIII активно выступал против идеи реформации, за что даже получил от папы Льва X титул «защитника веры» (то есть католической веры от англиканской ереси) — но, взвесив все за и против, он поменял свои убеждения. Так англиканская церковь навсегда отделилась от католической, Генрих получил возможность развестись с нелюбимой женой и вступить в брак с Анной, а Томас Кромвель стал одним из самых влиятельных людей при дворе. И — спойлер! — к скорой казни Анны Болейн он тоже будет иметь самое непосредственное отношение.
Официально Генрих VIII перестал быть «защитником веры», когда был отлучён от церкви, но титул ему уж больно понравился. Вопреки позиции Ватикана его и по сей день носят короли и королевы Англии.
Том и Том
Если место первого королевского советника после падения и скорой смерти Вулси досталось Кромвелю, то должность лорд-канцлера занял Томас Мор. Он был, возможно, величайшим гуманистом своего времени, пытавшимся направлять на путь истинный молодого и впечатлительного монарха. Впрочем, когда Генрих вошел во вкус власти, Мор из благожелательного советчика и ментора превратился в пешку, стоящую на пути короля. Он так и не признал Генриха главой церкви, отказался считать действительным его развод и на суде по большей части хранил «громкое, вызывающее молчание <…>, которое эхом отдается от стен».
О Море нельзя сказать почти ничего дурного: один из современников назвал его «человеком на все времена» (так позже назовут и пьесу о нем), а спустя 400 лет его вообще причислили к лику святых. Даже Хилари Мантел, в чьем романе он — антагонист, не стала делать его злодеем — разве что увидела в принципиальности, стоившей лорду-канцлеру жизни, немалую толику гордыни. Известно, что перед казнью Мор отказался от поднесённого ему вина, заметив, что Христу вместо вина давали уксус. Сравнить себя с сыном Божьим — каково!
Были ли Мор и Кромвель непримиримыми врагами? Вряд ли. «Вы знаете, что я вас уважал», — говорит Кромвель своему сопернику в «Вулфхолле», и нет оснований в этом сомневаться. Они много общались, хотя никто и не знает, когда впервые встретились два Томаса: некоторые историки называют 1523 год, когда они оба работали в парламенте; Мантел же воображает, как семилетний Кромвель приносит хлеб четырнадцатилетнему Мору, прислуживая на кухне. Предположение смелое, но не совсем безосновательное: они действительно жили неподалёку, а Кромвель знал толк в кухне — однажды его стряпню оценил даже папа Юлий II.
Возможно, если бы не молодой, дерзкий, любвеобильный, агрессивный и амбициозный Генрих VIII, то и Мор, и тем более Кромвель не достигли бы таких карьерных вершин — и уж почти наверняка их головы с разницей в пять лет не оказались бы выставлены на Лондонском мосту (дочь Мора выкупила у охранников отцовскую голову, хранила до конца жизни и была похоронена с нею в руках). Возможно, они стали бы хорошими друзьями — два талантливых, образованных юриста с амбициями и принципами: Мор не предал католическую веру, как и Кромвель не предал кардинала Вулси. Но всё сложилось так, как сложилось, и, раз уж Мор был признан героем-мучеником, Кромвелю оказалось уготовано место злодея-мучителя. Этому способствовало и то, что о самом Кромвеле мы не очень уж много знаем: в его архиве хранятся тысячи полученных писем, но всего триста отправленных. Это необычно: как правило, государственные деятели хранили не только входящие письма, но и последний черновик исходящих. Скорее всего, соратники Кромвеля сожгли письма, надеясь — безуспешно — что спасут его от казни, избавившись от каких-то компрометирующих документов.
В итоге перед нами одна из самых загадочных фигур в истории Англии, чью биографию ученые по крупицам восстанавливают с помощью документов, а писатели — с помощью воображения. В романе «Вулфхолл» Ганс Гольбейн говорит своему покровителю, над чьим портретом работает: «Я закончил ваши руки, а до лица никак не доберусь. Обещаю, осенью портрет будет готов». Этой осенью на русском языке вышел в новой редакции «Введите обвиняемых» — второй роман трилогии о взлете и падении Томаса Кромвеля, а скоро будет опубликована и завершающая часть цикла — «Зеркало и свет». Возможно, тогда портрет Томаса Кромвеля будет наконец готов.
