В мире есть люди, чей главный – и очень значимый для окружающих – талант заключается в том, чтобы объединять одаренных творческих людей в единый организм, находить точки соприкосновения, способствовать полной реализации их талантов. Это гениальные менеджеры, люди за сценой, без которых невозможно воплощение масштабных проектов. Как правило, сами они остаются в тени. Но Сергей Дягилев (1872–1929) – исключение из этого правила.
Потомок дворянского рода, с детства одержимый искусством, денди в цилиндре, которого одни называли монстром, а другие сравнивали с королями, Дягилев был не только импресарио, благодаря которому мир познакомился с русским искусством во всем его великолепии, но и одним из самых заметных людей своей эпохи.
Нидерландский ученый, специалист по российскому искусству Шенг Схейен, изучив огромное количество материалов (письма, воспоминания, газетные статьи, труды композиторов и хореографов), создал наиболее полную на сегодняшний момент биографию Сергея Дягилева. Ниже – причины, по которым книга Схейена «Сергей Дягилев. “Русские сезоны” навсегда» будет интересна каждому.
Величие русского искусства
Начало двадцатого века ознаменовалось в европейских столицах огромным интересом к искусству родом из России – в первую очередь к балету. Именно тогда балет превратился в один из символов России — и это во многом заслуга именно Сергея Дягилева. С 1909 года его труппа в рамках «Русских сезонов» ставила по всей Европе выдающиеся балеты, многие из которых – «Весна священная», «Жар-птица», «Шехеразада» – до сих пор считаются вершинами жанра.
За каждым успехом «Русских сезонов» стоял Дягилев — на нем как на антрепренере лежала задача объединять усилия хореографов, композиторов, художников, чтобы создавать не сравнимые ни с чем виденным раньше произведения, которые впечатлили бы искушенную публику Парижа, Монте-Карло или Берлина. И получалось это у него отлично. «Эти женщины и эти мужчины, кажется, явились из другого, более возвышенного и прекрасного мира, они словно ожившие юные боги и богини... Здесь в самом деле рождается новое искусство», – цитирует Шенг Схейен британского графа Гарри Кесслера.
При этом интересы Сергея Дягилева не ограничивались балетом. Еще в 1890-х годах он вместе с Александром Бенуа и Дмитрием Философовым основал в России объединение «Мир искусства», издававшее одноименный журнал. Мирискусники выступали за чистое и свободное творчество, не ограниченное никакими политическими суждениями или соображениями духовного толка. «Во всем нашем отношении к искусству мы прежде всего требовали самостоятельности и свободы... Мы отвергли всякий намек на несамостоятельность искусства и поставили за исходный пункт самого человека, как единственно свободное существо», – говорилось в первом номере журнала. Эти слова стали жизненным кредо и самого Дягилева. Не важно, в России или за рубежом он работал, организовывал ли выставки живописи (в которой превосходно разбирался), ставил балеты или оперы, – Дягилев преклонялся перед красотой и игнорировал любые попытки загнать искусство в какие-либо рамки. Книга Схейена хорошо показывает, насколько велик был вклад этого человека в русскую культуру и ее продвижение по всему миру.
Поиск связующей нити между Россией и Западом
Сергей Дягилев был классическим представителем дворянства – части российского общества, впоследствии почти полностью выкошенной революцией и другими катаклизмами XX века. Детство его прошло частично в Петербурге, а частично в родовом поместье неподалеку от Перми, где он жил вместе с двумя другими детьми своих отца и мачехи, а также несколькими слугами. В семье было принято музицировать и петь оперные арии – будущему знаменитому импресарио с юных лет прививали вкус как к национальному, так и к европейскому искусству. Он отлично знал иностранные языки, разбирался в литературе и театре.
Всю жизнь Дягилев выступал поборником сотрудничества и единения российской и европейской культур, сражаясь и с европейскими снобами, считавшими Россию отсталой страной, и с националистами, проповедовавшими, что русским не стоит иметь ничего общего с Западом. Полемизируя с одним из них, Дягилев горячо заявлял: «[Русское искусство] может иметь серьезное и постоянное значение в истории европейского творчества! [...] Надо верить фанатично в силу и особенность русского таланта, верить в необходимость русского дарованья для жизни современной западной культуры». Биография Шенга Схейена предлагает хороший пример того, как можно любить свою родину и при этом мыслить глобально и строить прочные мосты, соединяющие разные культуры.
«Русские сезоны» стали высшим воплощением идей Дягилева. Вместе с выдающимися представителями российского искусства – композиторами Игорем Стравинским и Сергеем Прокофьевым, танцорами и хореографами Вацлавом Нижинским, Брониславой Нижинской, Леонидом Мясиным, художниками Александром Бенуа и Львом Бакстом и так далее – Дягилев в разные годы работал с такими европейскими звездами, как Клод Дебюсси, Пабло Пикассо, Коко Шанель и многими другими. Все они появляются на страницах книги. Но балеты, рожденные в результате слаженной работы всех этих людей, патриот Дягилев считал безусловно русскими. «Забудь, что ты когда-то не была русской», – говорил он английской балерине, присоединившейся к его труппе.
История диктатора-труженика
Несмотря на подлинно огромный масштаб его личности, столь же противоречивую натуру, как Сергей Дягилев, сложно найти даже в такой богатый на интересных людей период, как начало XX века. Шенг Схейен оценивает своего героя беспристрастно, приводя слова обожавших и ненавидевших Дягилева современников.
С одной стороны, Дягилев был трудоголиком и бескорыстным фанатом своей работы. При необходимости он ставил сцену вместе с рабочими, не жалел сил, чтобы найти деньги на новый сезон (доход «Русские сезоны» приносили далеко не всегда, часто приходилось жить едва ли не впроголодь), терпеливо уговаривал своенравных художников, композиторов и хореографов. Он мог очаровать любого, им восхищались, его были готовы носить на руках.
С другой стороны, в творчестве он был тираном, своенравным и непреклонным. Зинаида Гиппиус писала: «Дягилев был прирожденный диктатор, фюрер, вождь». Незаменимых для Дягилева не было, и, когда того требовали его представления о прекрасном, он без колебаний прекращал сотрудничество даже с самыми близкими друзьями. Вацлав Нижинский, Лев Бакст, Александр Бенуа и многие другие – все они расходились с Дягилевым со страшными скандалами. Ненавидели его не меньше, чем обожали. «Он был похож на слона в посудной лавке – своим невниманием к отдельным личностям. За ним тянулся длинный след растоптанных амбиций и уязвленных самолюбий, но он этого не замечал», – характеризует Схейен своего героя.
Это противоречие накладывалось на бескрайнее одиночество Дягилева. Общительный и постоянно окруженный людьми, в душу к себе он не пускал почти никого, старался не показывать другим свою уязвимость, хоть иногда она все же и прорывалась. «В Дягилеве странным образом сочеталась жестокость и ранимость. Он мог довести других людей до слез, но и сам часто плакал», – вспоминала его знакомая.
Одну из самых ярких характеристик Дягилева, великолепного и противоречивого, дал художник Анри Матисс: «Дягилев – это Людовик XIV. Невозможно понять, что представляет собой этот человек, он способен как очаровать вас, так и довести до бешенства».
Трагедия русского XX века
Парадоксально, но один из самых гениальных деятелей искусства, создавший шедевры, прославившие Россию на весь мир, в итоге своей стране оказался не нужен. Попытка Дягилева работать в Дирекции императорских театров в 1899–1901 годах закончилась скандалом и увольнением, и когда антрепренер перебрался во Францию, российские бюрократы от искусства восприняли это с облегчением. «Дягилева вынудили уехать за границу, так как у него уже не оставалось возможностей продолжать карьеру в России… [но] тот же Дягилев, но не у себя на родине, а где-то далеко, всех устраивал», – пишет Схейен.
Если в дореволюционной России на Дягилева, гомосексуала и своенравного поборника свободы в искусстве, смотрели просто с опаской, то после 1917 года путь в Россию для него был окончательно заказан – для большевиков он был слишком буржуазен. В последний раз патриот русского искусства был в родной стране в 1914 году. О его возвращении хлопотал Владимир Маяковский, познакомившийся с Дягилевым в Париже, – но советская власть осталась непреклонна, и Дягилев вынужден был с бессильной тревогой следить за судьбой оставшихся в России родственников из-за рубежа. Его родной брат оказался в Соловецком лагере и был расстрелян вскоре после смерти в Венеции самого Сергея. Последние пятнадцать лет своей жизни он провел, скитаясь по Европе, окруженный славой, но лишенный дома.
Рассказ о счастливом человеке
Сергей Дягилев прожил жизнь, полную тяжелой работы, разочарований, неудач (далеко не все его проекты снискали успех) и одиночества. И все-таки, когда перелистываешь последнюю страницу написанной Шенгом Схейеном биографии Дягилева, невозможно избавиться от ощущения, что этот мощный и противоречивый человек мог гордиться тем, как ее прожил — потому что посвятил все свои силы и время делу, которое любил всем сердцем.
По-другому он жить и не умел. «Для Дягилева человек, не отдающий себя целиком своей страсти, делящий жизнь на две части, одна из которых заботится о пропитании, а другая дает простор разуму и душе, – не целое существо, а трагическая половинка», – утверждает Схейен. Дягилев разорялся в пух и прах, скитался по свету, терпел неудачи, но никогда не позволял им сломать себя и не шел на компромиссы с миром вокруг себя. Он до последнего служил искусству и даже на смертном одре планировал следующий «русский сезон». Увы, новых сезонов уже не состоялось – после смерти импресарио труппа навсегда распалась.
Как бы ни обижал Дягилев своих коллег и друзей при жизни, его неизменно прощали – и смерть его вызвала по всей Европе искреннюю скорбь. Одни из самых проникновенных слов, сказанных в те дни, принадлежали его давнему другу, пианисту Вальтеру Нувелю: «Смерть его была прекрасна. Он умер в любви и красоте, под ласковой улыбкой тех Богов, которым он всю жизнь и со всей страстью служил и поклонялся. И я думаю, таких [как Дягилев] не может не любить Христос».
