Двойник

«Возможно, Сарамаго – величайший из ныне живущих писателей», — Chicago Tribune

«Сарамаго — последний пантеист нашего времени, скептик и пессимист рода человеческого, нобелевский лауреат, виртуоз и грандиозный писатель, он сумел преодолеть и пессимизм, и прочие «-измы» — языком письма, литературой, повествованием», — ExLibris

«Сарамаго — Творец в полном смысле этого слова: он создает отдельный, самодостаточный на первый взгляд мир, но мир этот настолько переплетен с нашим миром, что авторский вымысел отходит на второй план, и мы верим (причем искренне!) — да, вот так все оно и было, ну надо же, как иногда бывает...», — Камило Хосе Села

«Сарамаго меня просто поразил», — Джон Фаулз

«Жозе Сарамаго в романах-притчах отнимал у своих героев что-нибудь существенное, например зрение в «Слепоте» и даже способность умирать в романе «Перебои со смертью», взором объективиста-ученого наблюдая, что же произойдет. В «Двойнике» он сделал обратный ход — придал своему герою избыток личностного наполнения, подарил двойника, лабораторным путем достроив его почти до идеала. Как всегда бывало в его романах — ничего от этого не изменилось», — Искусство кино

«Есть почти обычная история, вернее, необычная история, рассказанная как вполне обычная. Если бы не удивительный финал! Вот когда вся метафизика и вправду расправляет крылья и срывает вас с привычного места почти в бездну», — Monemo.ru

«"Двойник" — роман о самоидентификации и самопознании, о маленьком человеке в современном мире и проблемах этого человека — причем не бытовых, но экзистенциальных и когнитивных, с которыми он вынужден рано или поздно столкнуться. Образ Тертулиано чем-то напоминает гоголевского Акакия Акакиевича: вычурное имя при абсолютно заурядном носителе, почти животное стремление во что бы то ни стало сохранить в целости свой привычный мирок, перерождение героя, когда его вынуждают действовать... И — убойный, словно выпущенная из пистолета пуля, финал!», — Мир фантастики