— Ты тоже выйдешь замуж за того, кого я тебе выберу, — твердо заявила госпожа Рупа Мера своей младшей дочери.
Лата мысленно ускользнула из-под материнского ига, разглядывая ярко освещенную фонарями лужайку в саду поместья Прем Нивас, где собрались свадебные гости.
— Угу, — промычала она, чем еще сильнее рассердила мать.
— Никаких «угу», юная леди, слыхала я эти твои «угу» и не собираюсь их терпеть. Я действительно знаю, что для тебя лучше. И сделаю все, что от меня зависит. Как ты думаешь, легко ли мне устроить достойную судьбу всем четверым своим детям, да еще и без Его помощи?
Нос у нее покраснел при мысли о муже, который, без сомнения, разделял с нею нынешнюю радость, взирая на них откуда-то с горних высей. Конечно, госпожа Рупа Мера верила в реинкарнацию, но в минуты исключительного наплыва чувств она воображала, что покойный Рагубир Мера по-прежнему обитает в том привычном облике, в каком она знала его при жизни: крепкий, жизнелюбивый мужчина чуть за сорок. Таким он был еще до того, как в самый разгар Второй мировой изнурительный труд довел его до сердечного приступа. «Восемь лет прошло, уже восемь лет», — с горечью подумала госпожа Рупа Мера.
— Мамочка, ну-ну, не надо плакать, сегодня наша Савита выходит замуж, — сказала Лата, нежно, но не слишком-то участливо обнимая мать за плечи.
— Будь он рядом, я нарядилась бы в шелковое патола-сари (прим. патола-сари — плетеные сари с двойным икатом, обычно шелковые. Изготавливаются в Патане и относятся к очень изысканному виду одежды, когда-то их носили только члены королевских и аристократических семей), которое надевала еще на собственную свадьбу, — вздохнула госпожа Рупа Мера, — но вдове не пристало роскошествовать.
— Ма! — Лату всегда немного раздражала излишняя эмоциональность матери по любому поводу. — Люди же смотрят. Они пришли тебя поздравить, и им покажется странным, что ты плачешь в такой день.
Несколько гостей и в самом деле в эту минуту приветствовали госпожу Рупу Меру — творили намасте (прим. намасте — индийское приветствие. Представляет собой поклон и жест — со- единение ладоней перед собой), улыбались. Сливки брахмпурского общества, как с удовольствием отметила мысленно госпожа Рупа Мера.
— И пусть смотрят! — ответила она с некоторым вызовом, но поспешно промокнула глаза платочком, надушенным одеколоном «4711» (прим. «4711» — марка одеколона, по сей день выпускаемого немецкой компанией Mäurer & Wirtz, один из самых старых парфюмерных брендов, известных во всем мире). — Пусть думают, что я прослезилась от счастья. Ведь Савита выходит замуж! Все мои заботы и усилия — ради вас, но никто этого не ценит. Я выбрала для Савиты такого чудесного юношу, а все только и делают, что жалуются.
Лата припомнила, что из них четверых — двух братьев и двух сестер, только Савита — кроткая, добросердечная, белокожая красавица, ни разу не пожаловалась, безропотно приняв жениха, которого выбрала для нее мать.
— Какой-то он слишком худой, мам, — ляпнула Лата бездумно.
И это еще было мягко сказано. Ее без пяти минут зять Пран Капур был смугл, долговяз, нескладен и страдал астмой.
— Худой? И что же? Все нынче стремятся стать стройнее. Даже мне пришлось поститься весь день, при моем-то диабете! А уж если Савита слова поперек не сказала, то всем прочим тем более стоит порадоваться за нее. Арун и Варун все никак не успокоятся: как это им не дали выбрать жениха для сестрицы? Пран — достойный, добропорядочный, культурный молодой человек и к тому же кхатри (прим. кхатри — преимущественно индуистская каста торговцев северной Индии и Пакистана, в основном из региона Пенджаб, которая представила много значимых фигур в сикхизме, включая всех сикхских гуру.
Никто и не спорил, что тридцатилетний Пран — действительно достойный, культурный и принадлежит к правильной касте. И конечно же, Лате нравился Пран. Как ни странно, она знала его куда лучше, чем ее сестра, — во всяком случае, знакомы они были гораздо дольше. Лата изучала английский язык и литературу в Брахмпурском университете, а Пран Капур был известным тамошним преподавателем. Лата прослушала целый курс его лекций о елизаветинцах, в то время как Савита, его невеста, виделась с ним всего час, да и то в присутствии матери.
— К тому же Савита его откормит, — прибавила госпожа Рупа Мера. — Вот зачем ты все пытаешься омрачить мое счастье? И Савита с Праном будут счастливы — вот увидишь. Они будут счастливы, — повторила мать, нажимая на слово «будут»
— Благодарю вас! Благодарю вас! — просияла она при виде очередных гостей, подошедших с поздравлениями. — Как чудесно — я мечтала о таком зяте, да еще из прекрасной семьи. Министр-сахиб (прим. сахиб — уважительное обращение на персидском языке и хинди. Употребля- лось как титул, добавляемый к должности или званию) был к нам очень добр. И Савита так счастлива. Пожалуйста, угощайтесь, кушайте, прошу: нам приготовили вкуснейший гулаб-джамун (прим. гулаб-джамун — в индийской кухне сладкие шарики из сухого молока со щепоткой муки, обжаренные во фритюре из масла гхи и поданные в сахарном сиропе), но изза диабета я и после церемонии его не попробую. Мне даже гаджак (прим. гаджак — десерт, сладкие козинаки из кунжута и арахиса) нельзя, а перед ним так трудно устоять, особенно зимой. Но кушайте, кушайте, пожалуйста. А мне надо пойти проверить, что происходит: время, назначенное пандитами (прим. пандит — в Индии почетное звание ученого брахмана, а также человека высокообразованного в области классической индийской литературы на санскрите), приближается, а жениха с невестой что-то не видно!
Она поглядела на Лату и нахмурилась. Да, с младшей дочерью будет не так просто, как со старшей.
— Не забудь, что я тебе сказала, — предостерегла она.
— Угу,—кивнула Лата. — Ма, у тебя платочек торчит из блузки. — Ох! — спохватилась госпожа Рупа Мера, заталкивая беглеца за ворот. — И скажи Аруну, чтобы он соизволил серьезно относиться к своим обязанностям. А то стоят в углу с этой Минакши и болтают со своим недалеким дружком из Калькутты. Он должен следить, чтобы все гости ели и пили вдоволь и радовались нашему празднику.
«Этой Минакши» была эффектная жена Аруна и ее собственная нелюбимая невестка. За все четыре года, по мнению госпожи Рупы Меры, Минакши совершила всего один стоящий поступок — родила ее любимую внучку Апарну, которая сейчас была тут как тут и тянула бабушку за шелковое сари кофейного цвета, стараясь привлечь ее внимание. Госпожа Рупа Мера пришла в восторг. Поцеловав внучку, она сказала:
— Апарна, держись рядом со своей мамочкой или с Латой-буа (прим. буа — на хинди сестра отца), иначе потеряешься. Что мы тогда делать будем?
— Можно мне с тобой? — спросила Апарна, которая, как водится, в три года уже имела собственное мнение и собственные предпочтения.
— Солнышко мое, я бы и сама хотела, — сказала госпожа Рупа Мера, — но я должна убедиться, что Савита-буа готова к замужеству. Она уже опаздывает. — Госпожа Рупа Мера снова бросила беспокойный взгляд на золотые часики — самый первый подарок ее мужа, которые за два с половиной десятка лет ни разу не ошиблись ни на секунду.
— Я тоже хочу посмотреть на Савиту-буа! — стояла на своем Апарна.
Госпожа Рупа Мера устало поглядела на Апарну и неопределенно кивнула. Лата подхватила Апарну на руки.
— Когда Савита-буа появится, мы вместе пойдем туда и я подниму тебя повыше, вот так, чтобы тебе было лучше видно. А теперь, может, давай поедим мороженого? Я бы не отказалась.
Апарна затею одобрила, как и большинство Латиных затей. Для мороженого никогда не бывает слишком холодно. Рука об руку трехлетняя и девятнадцатилетняя девочки направились к буфету. По пути на них откуда-то сверху просыпалась горсть розовых лепестков.
— Что хорошо для твоей сестры, хорошо и для тебя, — сказала госпожа Рупа Мера Лате, словно делая контрольный выстрел.
— Мы не можем обе выйти за Прана, — засмеялась Лата.
***
Еще одним организатором свадьбы был отец жениха — господин Махеш Капур, который являлся министром по налогам и сборам в штате Пурва-Прадеш. Собственно говоря, свадьба и проходила в его большом кремовом двухэтажном особняке Прем-Нивас, выстроенном в форме буквы «С». Этот фамильный дом располагался в самом тихом и зеленом жилом районе древнего и по большей части перенаселенного города Брахмпура.
Событие оказалось настолько из ряда вон, что весь Брахмпур день-деньской о нем судачил. Отец госпожи Рупы Меры, в доме которого и должна была проходить свадьба, за две недели до празднества ни с того ни с сего взъярился, запер свой дом и исчез. Госпожа Рупа Мера пришла в отчаяние. Тогда вмешался министр-сахиб («Ваша честь — наша честь») и настоял на том, чтобы лично организовать свадьбу. А что до слухов — министр их просто не замечал.
И речи не могло быть о том, чтобы госпожа Рупа Мера оплачивала свадьбу. Министр-сахиб об этом и слышать не желал. Не желал он слышать и о приданом. Он был старым другом и партнером по бриджу отца госпожи Рупы Меры, и ему нравилось то, что он видел в ее дочери Савите (хоть министр вечно забывал имя девушки). Он сочувствовал и помогал в трудной финансовой ситуации, ибо знал, что это такое. Во время борьбы за независимость он несколько лет провел в британских тюрьмах, и некому было позаботиться о его ферме или текстильной мануфактуре. В итоге доход от них был чрезвычайно скуден, и его жена и семья оказались в очень стесненном положении.
Те безрадостные времена, однако, остались лишь в воспоминаниях влиятельного, нетерпеливого, могущественного министра. На дворе начиналась зима 1950-го, и вот уже три года, как Индия обрела независимость. Но свобода для страны не означала свободу для Мана — младшего сына министра. Вот и теперь отец внушал ему:
— Что хорошо для твоего брата, то вполне хорошо и для тебя. — Да, баоджи (прим. баоджи — отец на языке панджаби), — с улыбкой отвечал Ман.
А господин Махеш Капур хмурился. Его младший сын, перенявший от него любовь к красивой одежде, не унаследовал отцовской одержимости тяжко трудиться. Не было у него и никаких признаков честолюбия, достойных упоминания.
— Ты не будешь вечно молодым и красивым прожигателем жизни, — говорил его отец. — Женитьба заставит тебя остепениться и стать серьезнее. Я написал людям в Варанаси и ожидаю наиболее выгодных предложений со дня на день.
О женитьбе Ман думал в самую распоследнюю очередь. Он только что поймал в толпе взгляд своего друга и помахал ему. Гирлянды из сотен цветных фонариков, развешанные по оградам, вдруг вспыхнули все разом, и шелковые сари и украшения на женщинах мерцали и переливались все ярче. Шахнай (прим. шахнай — деревянно-духовой инструмент, распространенный в северной Индии. Принадлежит к семейству гобоя, используется в религиозных и свадебных церемониях) пронзительно и звонко заиграл со всей виртуозностью и блеском. Ман застыл точно завороженный. Он заметил Лату, пробиравшуюся сквозь толпу гостей. Heвысокая, не так чтобы очень светлокожая, но довольно привлекательная — овальное личико и застенчивый блеск в карих глазах. А с какой нежностью она держит за руку малышку...
— Да, баоджи, — покорно произнес Ман.
— Повтори, о чем я говорил? — потребовал его отец.
— О женитьбе, баоджи.
— И что именно я говорил о женитьбе?
Ман смешался.
— Да ты не слушал? — рассердился Махеш Капур, ему нестерпимо захотелось открутить Ману ухо. — Ты еще хуже, чем нерадивые клерки в Министерстве по налогам и сборам. Конечно, ты ничего не видел и не слышал, ты же махал Фирозу!
Ман глядел пристыженно. Он знал, что думает о нем отец. Ему было так хорошо всего пару мгновений назад, и вот отец взял и разрушил очарование.
— Стало быть, решено, — продолжил отец. — И не говори потом, что я тебя не предупреждал. И не вздумай заставить передумать эту слабовольную женщину — твою мать. Я не хочу, чтобы она ходила за мной и убеждала меня, что ты-де еще не готов брать на себя мужские обязанности.
— Не вздумаю, баоджи, — ответил Ман, дрейфуя по течению событий. Сияние в его глазах слегка померкло.
— Мы выбрали отличного мужа для Вины и прекрасную невесту для Прана, и ты не будешь жаловаться, что мы выбрали тебе невесту.
Ман ничего не ответил. Он размышлял над тем, как заштопать дыру в настроении. У него в комнате была припрятана бутылка скотча, и может быть, им с Фирозом удастся ускользнуть на пару минут до — или даже во время — свадебной церемонии, чтобы сделать глоток-другой. Отец вдруг замолчал, одаривая внезапной улыбкой нескольких доброжелателей, затем снова повернулся к Ману:
— Больше я не стану сегодня впустую тратить на тебя свое время. Бог свидетель — у меня и так дел невпроворот. Что случилось с Праном и этой девушкой, не помню, как ее? Они задерживаются. Им уже пять минут назад следовало появиться в противоположных концах зала и встретиться здесь для джаймалы (прим. джаймала — свадебный обряд: жених и невеста обмениваются цветочными гирляндами, что символизирует их объединение).
— Савита, — подсказал Ман.
— Да-да, — сказал его отец нетерпеливо, — Савита. Твоя суеверная мать начнет паниковать, если они пропустят подходящее расположение звезд. Иди и успокой ее. Ступай! Сделай хоть что-то полезное.
Махеш Капур вернулся к своим обязанностям хозяина. Он нетерпеливо насупил брови и поглядел на одного из церемониальных священников, а тот вяло улыбнулся в ответ. Господин Махеш Капур чудом избежал удара под дых и нокаута в исполнении троицы детишек — отпрысков его деревенской родни, носившихся по саду, словно кони по полю. Не пройдя и десяти шагов, он был немедленно поздравлен профессором литературы (кой мог быть полезен для дальнейшей карьеры Прана), двумя влиятельными членами Законодательного собрания от партии Индийский национальный конгресс (которые могли подсобить ему в нескончаемой борьбе за власть против министра внутренних дел), судьей — последним англичанином, оставшимся в составе Высокого суда Брахмпура после провозглашения Независимости, и своим старым другом навабом-сахибом Байтара, одним из богатейших землевладельцев штата.
