Сон необходим, чтобы полностью «перезагрузить» организм, обновить его и очистить от токсинов и ненужных мыслей. Доктор медицины и старший редактор The Atlantic Джеймс Хэмблим в книге «Если бы наши тела могли говорить» объясняет, что происходит в нашем теле, если мы сокращаем время этой «перезагрузки».
«В 1964 г. в рамках школьного научного эксперимента шестнадцатилетний подросток из Сан-Диего по имени Рэнди Гарднер не спал 264 часа. Это одиннадцать дней. С тех пор стандарты безопасности, регулирующие школьные эксперименты, немного изменились.
Среди тех, кто посменно отслеживал и оценивал состояние сознания молодого человека, был исследователь сна из Стэнфорда Билл Демент. По общему мнению, стройный блондин Гарднер не принимал никаких стимулирующих препаратов. И похоже, особо не пострадал от отсутствия сна. Демент упомянул, что на десятый день Гарднер даже обыграл его в пинбол.
Я спросил Дэвида Дингеса, какому количеству людей удалось бы сделать что-то подобное и не умереть. Он подтвердил, что «если человека постоянно лишают сна, это повлечет серьезные биологические последствия. Смерть – одно из таких последствий». И тем не менее есть много задокументированных случаев, когда люди, как Рэнди Гарднер, переносили отсутствие сна без серьезного ущерба для здоровья.
Победителями чаще всего становились люди, спавшие совсем мало и разбивавшие общее время сна на отдельные короткие «блоки».
Эта концепция получила известность, и ее попытались применять в повседневной жизни. Сегодня существует небольшое глобальное сообщество, практикующее «полифазный сон». Основная идея – нужно разделить время суточного сна на несколько коротких отрезков, и тогда вы сможете спать меньше.
Хотя, разумеется, можно приучить себя спать урывками, а не всю ночь целиком, но сократить общее время сна в течение суточного цикла невозможно, говорит Дингес. Мы до сих пор не знаем, как это влияет на обмен веществ, настроение и множество других факторов, даже у того 1% (плюс-минус) людей, которые выживают и могут соображать и действовать при малом количестве сна. «Вы можете быть бодрым и веселым, но ничего не соображать. Или у вас будет все в порядке с головой, но с вами будет трудно общаться из-за вашей излишней настойчивости или гиперактивности».
Примерно в то же время, когда Гарднер проводил свой эксперимент, американские военные заинтересовались исследованиями в области депривации сна: можно ли научить солдат мало спать во время военных действий? Изначально ответ был положительным. Но лабораторные исследования показали обратное. Последствия дефицита сна накапливались с каждым днем. Чем меньше сна получали испытуемые, тем больше они страдали на следующий день. Но самое интересное было то, что сами участники исследования не считали, что с ними что-то не так.
«Они говорили, что у них все в порядке, – рассказывает Дингес. – Но их эффективность по сравнению с обычными показателями сильно снизилась».
Впоследствии эти выводы неоднократно подтверждались, но во многих профессиях депривацию сна продолжают приветствовать и поощрять.
«Мы не всегда правильно оцениваем свои возможности, – говорит Дингес, – потому что интерпретируем их на основании мотивации, предварительных знаний, социальных норм и т. д.».
Действующие привычки, касающиеся сна, как и все остальное, сводятся к самосознанию. Когда я работал в ординатуре, некоторые смены длились по 36 часов, перерыва на сон не полагалось вообще, а отлучиться можно было минут на пять, не больше. Вот пишу эти строки, и мне кажется, будто я хвастаюсь или претендую на какую-то особую стойкость характера. На самом деле я больше не могу вспомнить ни одного примера, когда такое явное причинение вреда здоровью заслуживает в обществе столько похвал (кроме, может быть, пьянства). Официально смены длятся 30 часов – это предел, установленный Американской медицинской ассоциацией. Но мы всегда работали больше, потому что в больнице люди требуют внимания постоянно. Ты не можешь просто сказать: «Моя смена закончилась. Я заступил вчера утром, а сейчас уже ночь, так что всем пока, удачи». Нет, ты остаешься и продолжаешь помогать. Это доказывает вашу самоотверженность и приверженность трудовой этике.
В отделение неотложной помощи постоянно поступали новые пациенты, всегда нужно было кого-нибудь принять, или кто-нибудь просил «снотворное», потому что свет и шум больницы не давали ему спать, или я требовался кому-нибудь на восьмом этаже, где лежали неизлечимые больные, чтобы заполнить свидетельство о смерти. Лишение сна проявлялось в виде приступов гнева и отчаяния, смешанных с эйфорией и некоторыми ощущениями, которых мне не приходилось испытывать ни до, ни после. Я помню, как однажды сидел и беседовал с семьей пациента, только что поступившего в отделение интенсивной терапии в критическом состоянии, и мы обсуждали указания для медперсонала: что пациент хотел бы сделать в случае остановки сердца, а это могло произойти в любую минуту. Желает ли он, чтобы врачи провели непрямой массаж сердца, дефибрилляцию и искусственную вентиляцию легких или нет? И прямо посреди этого разговора мне пришлось отвести взгляд, уставившись в карту пациента, потому что я смеялся. Ничего смешного в той ситуации, разумеется, не было. Но я испытывал физическую реакцию, никак не связанную с тем, о чем я думал. Существует вид эпилептического припадка, называемый геластическим приступом, при котором человек будто бы смеется, но я не думаю, что у меня был именно он. Мне кажется, это был старый добрый горячечный бред. Мне было ужасно стыдно, хотя в итоге никто ничего не заметил.
Мой опыт согласуется с выводами, сделанными исследователями из Лаборатории сна и хронобиологии Пенсильванского университета: независимо от того, что происходило с моим
телом, мне ни разу не пришло в голову, что продолжать работать просто опасно. Я понимал, что я односложно отвечаю на вопросы, чересчур раздражителен, что от меня плохо пахнет, но я не думал, что какие-либо из моих действий небезопасны. Дингес сравнивает лишенных сна людей с нетрезвыми водителями: ведь те тоже садятся за руль, не рассчитывая кого-нибудь убить. Но точно так же, как и в состоянии опьянения, при длительном отсутствии сна мы теряем чувство реальности. У людей с истощенными энергетическими резервами эти последствия проявляются наиболее быстро».
«В 1964 г. в рамках школьного научного эксперимента шестнадцатилетний подросток из Сан-Диего по имени Рэнди Гарднер не спал 264 часа. Это одиннадцать дней. С тех пор стандарты безопасности, регулирующие школьные эксперименты, немного изменились.
Среди тех, кто посменно отслеживал и оценивал состояние сознания молодого человека, был исследователь сна из Стэнфорда Билл Демент. По общему мнению, стройный блондин Гарднер не принимал никаких стимулирующих препаратов. И похоже, особо не пострадал от отсутствия сна. Демент упомянул, что на десятый день Гарднер даже обыграл его в пинбол.
Я спросил Дэвида Дингеса, какому количеству людей удалось бы сделать что-то подобное и не умереть. Он подтвердил, что «если человека постоянно лишают сна, это повлечет серьезные биологические последствия. Смерть – одно из таких последствий». И тем не менее есть много задокументированных случаев, когда люди, как Рэнди Гарднер, переносили отсутствие сна без серьезного ущерба для здоровья.
Судя по всему, существует небольшое количество людей, так называемых «малоспящих», которые отводят на сон всего четыре или пять часов в сутки и прекрасно себя чувствуют.
Дингес отметил, что, хотя точное число этих людей неизвестно, «вероятно, среди нас есть люди, способные лучше, чем другие, переносить отсутствие сна, и их не обязательно 1% [который обычно называют]; их может быть гораздо больше». К подобным выводам ученые пришли, изучив участников океанских парусных гонок, для которых долгий сон – непозволительная роскошь. Победителями чаще всего становились люди, спавшие совсем мало и разбивавшие общее время сна на отдельные короткие «блоки».
Эта концепция получила известность, и ее попытались применять в повседневной жизни. Сегодня существует небольшое глобальное сообщество, практикующее «полифазный сон». Основная идея – нужно разделить время суточного сна на несколько коротких отрезков, и тогда вы сможете спать меньше.
Хотя, разумеется, можно приучить себя спать урывками, а не всю ночь целиком, но сократить общее время сна в течение суточного цикла невозможно, говорит Дингес. Мы до сих пор не знаем, как это влияет на обмен веществ, настроение и множество других факторов, даже у того 1% (плюс-минус) людей, которые выживают и могут соображать и действовать при малом количестве сна. «Вы можете быть бодрым и веселым, но ничего не соображать. Или у вас будет все в порядке с головой, но с вами будет трудно общаться из-за вашей излишней настойчивости или гиперактивности».
Примерно в то же время, когда Гарднер проводил свой эксперимент, американские военные заинтересовались исследованиями в области депривации сна: можно ли научить солдат мало спать во время военных действий? Изначально ответ был положительным. Но лабораторные исследования показали обратное. Последствия дефицита сна накапливались с каждым днем. Чем меньше сна получали испытуемые, тем больше они страдали на следующий день. Но самое интересное было то, что сами участники исследования не считали, что с ними что-то не так.
«Они говорили, что у них все в порядке, – рассказывает Дингес. – Но их эффективность по сравнению с обычными показателями сильно снизилась».
Впоследствии эти выводы неоднократно подтверждались, но во многих профессиях депривацию сна продолжают приветствовать и поощрять.
В одном исследовании, опубликованном в журнале Sleep (мое любимое название журнала), исследователи из Пенсильванского университета ограничили сон испытуемых шестью часами за ночь и наблюдали, как результаты их когнитивных тестов резко падают . Важнейшим открытием стало то, что на протяжении всего эксперимента испытуемые считали, их тело и мозг функционируют нормально.
«Мы не всегда правильно оцениваем свои возможности, – говорит Дингес, – потому что интерпретируем их на основании мотивации, предварительных знаний, социальных норм и т. д.».
Действующие привычки, касающиеся сна, как и все остальное, сводятся к самосознанию. Когда я работал в ординатуре, некоторые смены длились по 36 часов, перерыва на сон не полагалось вообще, а отлучиться можно было минут на пять, не больше. Вот пишу эти строки, и мне кажется, будто я хвастаюсь или претендую на какую-то особую стойкость характера. На самом деле я больше не могу вспомнить ни одного примера, когда такое явное причинение вреда здоровью заслуживает в обществе столько похвал (кроме, может быть, пьянства). Официально смены длятся 30 часов – это предел, установленный Американской медицинской ассоциацией. Но мы всегда работали больше, потому что в больнице люди требуют внимания постоянно. Ты не можешь просто сказать: «Моя смена закончилась. Я заступил вчера утром, а сейчас уже ночь, так что всем пока, удачи». Нет, ты остаешься и продолжаешь помогать. Это доказывает вашу самоотверженность и приверженность трудовой этике.
В отделение неотложной помощи постоянно поступали новые пациенты, всегда нужно было кого-нибудь принять, или кто-нибудь просил «снотворное», потому что свет и шум больницы не давали ему спать, или я требовался кому-нибудь на восьмом этаже, где лежали неизлечимые больные, чтобы заполнить свидетельство о смерти. Лишение сна проявлялось в виде приступов гнева и отчаяния, смешанных с эйфорией и некоторыми ощущениями, которых мне не приходилось испытывать ни до, ни после. Я помню, как однажды сидел и беседовал с семьей пациента, только что поступившего в отделение интенсивной терапии в критическом состоянии, и мы обсуждали указания для медперсонала: что пациент хотел бы сделать в случае остановки сердца, а это могло произойти в любую минуту. Желает ли он, чтобы врачи провели непрямой массаж сердца, дефибрилляцию и искусственную вентиляцию легких или нет? И прямо посреди этого разговора мне пришлось отвести взгляд, уставившись в карту пациента, потому что я смеялся. Ничего смешного в той ситуации, разумеется, не было. Но я испытывал физическую реакцию, никак не связанную с тем, о чем я думал. Существует вид эпилептического припадка, называемый геластическим приступом, при котором человек будто бы смеется, но я не думаю, что у меня был именно он. Мне кажется, это был старый добрый горячечный бред. Мне было ужасно стыдно, хотя в итоге никто ничего не заметил.
Мой опыт согласуется с выводами, сделанными исследователями из Лаборатории сна и хронобиологии Пенсильванского университета: независимо от того, что происходило с моим
телом, мне ни разу не пришло в голову, что продолжать работать просто опасно. Я понимал, что я односложно отвечаю на вопросы, чересчур раздражителен, что от меня плохо пахнет, но я не думал, что какие-либо из моих действий небезопасны. Дингес сравнивает лишенных сна людей с нетрезвыми водителями: ведь те тоже садятся за руль, не рассчитывая кого-нибудь убить. Но точно так же, как и в состоянии опьянения, при длительном отсутствии сна мы теряем чувство реальности. У людей с истощенными энергетическими резервами эти последствия проявляются наиболее быстро».
