Завещание

«Дорогой Гумилев, есть тот свет или нет, услышьте мою, от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам — как писать стихи, историкам — как писать историю. Чувство Истории — только чувство Судьбы», — Марина Цветаева

«Известно, что Гумилева предупреждали в день ареста об опасности, которая ему грозит, и советовали бежать. Известен и его ответ: «Благодарю вас — только бежать мне незачем — большевики трусы, они не посмеют меня тронуть»… В тюрьму Гумилев взял с собой Евангелие и Гомера. Он был совершенно спокоен при аресте и — вряд ли можно сомневаться, что и в минуту казни. Так же спокойно, как когда стрелял львов, водил своих улан в атаку, бравируя опасностью, говорил в лицо большевикам, что он монархист и не собирается менять своих убеждений. За два дня до расстрела он писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы. Пришли мне сахару и табаку»…», — Георгий Иванов

«Он всегда мне казался ребенком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженой голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной. То же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец — в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал ее на себя сызнова. Изображать взрослого ему нравилось, как всем детям», — Владислав Ходасевич