Рождество и сборник «Незабудка»
Книги, сформировавшие обычаи Рождества, появились на два десятилетия раньше «Рождественской песни в прозе» Диккенса. В 1822 году Рудольф Аккерман, предприимчивый англо-немецкий пионер книгоиздания, с большой выгодой для себя продававший роскошные литографии и иллюстрированные издания, создал совершенно новый, ни на что не похожий библиографический продукт.
Под названием «Незабудка» (Forget-Me-Not) в Англии вышла подарочная книга или, иначе говоря, рождественский альманах. Как говорилось в предисловии, она следовала давней немецкой традиции литературного альманаха или книги карманного формата: «Британской публике впервые предлагается соперница во множестве издаваемых на континенте элегантных книг, служащих знаками внимания, дружбы или воспоминания, в такое время года, когда, согласно старинному обычаю, особенно принято обмениваться подобного рода подарками».
Книга вышла из печати в ноябре 1822 года, чтобы успеть на недавно сформировавшийся рынок праздничных подарков и еще больше оживить его. Сборник «Незабудка» сразу же стал настоящим хитом. Эта книжечка карманного формата была украшена сентиментальными листочками и цветочками, гравюрами, изображающими пухлых детишек Георгианской эпохи, и стихотворными подписями к ним.
В 1930 году писательница Вита Сэквилл-Уэст язвительно подметила, что в сборнике не был пропущен ни один элемент, милый сердцу читателя XIX века: «Тут вам Швейцария и Каледония; романтическая любовь и триумф добродетели; женская скромность и мужская сила; привидения, руины, кладбища, лесные долины; плоды игривой фантазии и возвышенный, высокоморальный тон — ничего не упущено, чтобы эти миниатюрные новинки получили заслуженный успех».
Книги с названиями вроде «В память дружбы: сборник рассказов», «Литературный сувенир» или просто «Подарок на память» стали появляться одна за другой, по мере того как издатели по обе стороны Атлантики содействовали развитию обычаев дарения, связанных со временем года, и превратили их в ходовой товар.
Что общего между мадам де Помпадур и Мэрилин Монро
Уже несколько веков подряд люди ассоциируют конкретные книги с конкретными людьми. Рассмотрим этот вопрос на примере портретов двух женщин — любительниц чтения. Каждая из них выбрала тщательно продуманную композицию с книгой (или книгами), чтобы сформировать восприятие зрителей.
Жанна-Антуанетта Пуассон, известная как мадам де Помпадур, с 1745 по 1750 год была официальной фавориткой короля Людовика XV. Де Помпадур давно была знакома с художником Франсуа Буше, а он славился тем, что идеализировал тех, кого изображал; ему-то она и заказала серию так называемых «портретов ученой женщины (femme savante)», желая создать впечатление, что ее ценят не столько за сексуальность, сколько за интеллект. Буше нередко изображал мадам де Помпадур с открытой книгой или на фоне книжных шкафов.
Один из портретов этой серии был заказан в 1756 году, когда де Помпадур была возвышена до фрейлины королевы. Мадам де Помпадур смотрит влево, правой рукой удерживая на коленях книгу: большой палец придерживает страницу, и создается впечатление, как будто только что ее что-то оторвало от чтения.
Как современники маркизы, говоря о ней, прибегали к бинарной логике — она была либо сексуальной, либо ученой, — так и мы не сразу соединяем эти два качества, глядя на фотографию Мэрилин Монро, сделанную в 1955 году Евой Арнольд. Монро, освещенная полуденным солнцем, в маечке в яркую полоску и шортах, сидит на детской карусели, слегка согнув в коленях голые ноги. Она внимательно дочитывает последние страницы книги — и не какой-то там, а «Улисса» Джеймса Джойса.
Книга выбрана не просто так. Если соглашаться с тем, что это бутафория, нужно признать и умение Монро контролировать свой имидж. В том же году самым популярным изображением актрисы был снимок, сделанный на Лексингтон-авеню, на котором воздух из вентиляционной шахты метро вздымает ее юбку. Снимок Арнольд с томом «Улисса» воздействует совершенно иначе. Джанет Уинтерсон прибегла к эпитету «манкая» (sexy), потому что при взгляде на него возникает ощущение полной автономности «богини, которой нет нужды угождать ни своим зрителям, ни своему мужчине, которая просто живет в книге».
Собирательство и «Титаник»
Гарри Элкинс Уайденер вырос среди людей, не нуждавшихся в деньгах. Показным потреблением Гарри были книги. К двадцати четырем годам он уже был обладателем солидного книжного собрания более чем из полутора тысяч томов. В 1909 году, подавая прошение о вступлении в нью-йоркский клуб богатых книголюбов Grolier, он с достоинством указал, что собирает «в основном интересные мне самому книги», особенно авторов и иллюстраторов XIX века.
Социолог Рассел Белк определяет коллекционирование (или собирательство) как «активное, избирательное, увлеченное приобретение и обладание вещами, выведенными из обычного для них употребления». Иначе говоря, книга, находящаяся в собрании, предназначена для показа, а не для чтения, обмена, покупки, дарения. Такое издание перестает быть массовым продуктом и становится уникальным явлением.
Примером такой трансформации может послужить то, как Гарри Уайденер приобретал книги. В конце марта 1912 года он был в Лондоне с родителями и скупал там нужное и ненужное. На Графтон-стрит, в магазине Бернарда Куорича, основного лондонского продавца книжного антиквариата, он приобрел много книг, в том числе полный комплект гиббоновского труда «История упадка и разрушения Римской империи». Еще он выбрал себе «Опыты» Фрэнсиса Бэкона, издания 1598 года. В магазине Дж. Пирсона и компании Уайденер приобрел настоящий раритет первого века книгопечатания: маленький памфлет, отпечатанный старинным английским готическим шрифтом в 1542 году.
Задним числом трудно не заметить жестокую иронию судьбы в его последней покупке: книге о природной катастрофе под названием «Страшные известия об ужасном землетрясении, приключившемся в городе Скарбария в сем нынешнем году». В то время она считалась единственным сохранившимся экземпляром. Уайденер положил его и новую копию «Опытов» Бэкона к себе в чемодан и вместе с семьей взошел на борт роскошного лайнера. Назывался он «Титаник».
Сейчас это может неприятно поразить, но его друзья не увидели ничего предосудительного в том, чтобы указать, что в катастрофе погибла и одна из приобретенных им книг. Почти все его лондонские трофеи были отправлены через Атлантику в луженом сундуке «Карпатии», но книги эссе, купленной у Куорича, среди них не было. В посмертном каталоге произведений Роберта Льюиса Стивенсона из собрания Гарри Абрахам Розенбах написал: «Прямо перед тем, как "Титаник" затонул, он сказал матери: "…маленького Бэкона я положил в карман; он едет со мной"». От себя Розенбах несколько необоснованно добавил: «Это, пожалуй, самый впечатляющий случай во всей истории книг».
«Книжные» предшественники Бэнкси
Тем, чем сейчас является художник Бэнкси для стены в лондонском районе Клеркенвелл, Джо Ортон и Кеннет Халлиуэлл оказались в середине XX века для библиотечных книг Ислингтона: это художники граффити, работы которых прошли путь от вандализма до искусства.
Поселившись в 1959 году в Ислингтоне, на Ноэль-роуд, пара начала масштабный арт-проект, или даже кампанию по злоумышленному причинению вреда, почему-то выбрав своим объектом книги из ближайшего к ним филиала библиотеки. Из них они вырезали иллюстрации для украшения своей квартиры, а некоторые меняли до неузнаваемости, добавляя к ним совершенно непристойные аннотации и рисуя странные изображения на обложках. Перелицованные таким образом книги они незаметно возвращали на библиотечные полки, откуда их брали уже другие читатели.
Сегодня мы можем назвать их пранкерами или представителями подрывного искусства, тем более что Джо Ортон потом сделал очень неплохую карьеру, став смелым, до дерзости смешным драматургом. Но в те годы то, как преобразили Ортон и Халлиуэлл книги библиотеки Ислингтона, вовсе не считалось искусством: парочку поймали и отправили под суд. То, что делали Ортон и Халлиуэлл, и то, как это было воспринято, раскрывает многое в писаных и неписаных правилах библиотек и в наших представлениях о правильном обращении с книгами.
Суд над «Любовником леди Чаттерлей»
Знаковым для общества событием в 1960-х годах стал суд по поводу «Любовника леди Чаттерлей», в котором издательство Penguin Books выступало ответчиком по Закону о непристойных публикациях. Роман Дэвида Лоуренса бросал вызов всем табу на классовые различия, секс, откровенный язык, описывая отношения между замужней аристократкой Констанцией, леди Чаттерлей, и лесником по имени Оливер Меллорс. Опубликованная в конце 1920-х годов книга попала под запрет в Ирландии, Польше, Австралии, Канаде и Индии, а таможня США в 1929 году запретила ее ввоз. Суд, состоявшийся в Японии в 1951–1952 годах, признал перевод непристойным и оштрафовал издателя и переводчика Сеи Ито. Однако Penguin подбадривало недавнее, 1959 года, решение суда США, что «литературные достоинства» книги оказались важнее «откровенности и реализма» ее языка.
Знаменитое, по-патрициански возвышенное обращение судьи Мервина Гриффит-Джонса к обвинению напоминало о былом: «Понравилось бы вам, если бы ваши молодые сыновья, молодые дочери — а ведь ее могут прочитать и девочки, а не только мальчики — читали бы эту книгу? Допустили бы вы, чтобы эта книга лежала у вас дома на глазах у всех? Вы бы дали читать эту книгу своей жене или своей прислуге?» В этом месте жюри присяжных расхохоталось.
Полное, без сокращений издание Penguin в бумажной обложке стало одним из главных действующих лиц в том судебном спектакле. Издательство обвиняли, в частности, и в том, что книга «предназначалась для обычного читателя» и поэтому продавалась по низкой цене. Суд вершился и над конкретной книгой в бумажной обложке, и над явлением вообще. Присяжные не могли брать книгу домой и читали ее только в комнате заседаний. Даже судья носил свой экземпляр в сшитой женой полотняной сумочке, чтобы не привлекать лишнего внимания в метро.
Когда с Penguin сняли обвинения в непристойности и разрешили публикацию книги, за первые же несколько дней было распродано 20 тысяч экземпляров. Как показывает этот пример, все усилия запретить книги только увеличивают их продажи.
