Некогда ученый-химик, Элизабет Зотт отличалась изумительной кожей и такой манерой держаться, которая безошибочно выдавала в ней незаурядную натуру — из тех, кому не грозит раствориться в общей массе.
Как и любую настоящую звезду, ее открыли. Впрочем, Элизабет заметили не в кафе-мороженом, не на парковой скамье во время случайной прогулки, не при удачном посредстве знакомых. Нет, ее открыли в результате пропаж, а точнее — пропаж съестного.
История была незамысловата: девочка по имени Аманда Пайн, которая любила поесть до такой степени, какая наводит на размышления некоторых психотерапевтов, положила глаз на школьные обеды Мадлен. А все потому, что обеды Мадлен были особенными. Если другие дети жевали сэндвичи с арахисовой пастой или с конфитюром, то Мадлен, открывая свой обеденный контейнер, находила там щедрый ломтик вчерашней лазаньи, жареные цукини, экзотический плод киви, разрезанный на четвертинки, пять круглых, с жемчужным отливом помидоров черри, миниатюрную дорожную солонку с йодированной солью крупного помола, два еще теплых кругляша печенья с шоколадной крошкой и красный клетчатый термосок с холодным как лед молоком.
Из-за такого содержимого ланч-бокс Мадлен соблазнял всех, в том числе и саму Мадлен. Но Мадлен угощала только Аманду, потому что дружба требует жертв, а еще потому, что Аманда, единственная на всю школу, не дразнила Мадлен за ее детские странности, которые та уже и сама подмечала.
Элизабет заподозрила неладное только тогда, когда обратила внимание, что на тщедушной фигурке дочери одежда стала обвисать ветхой тряпицей. Согласно материнским подсчетам, суточный рацион Мадлен в точности соответствовал потребностям оптимального развития, то есть с научной точки зрения потеря веса просто не представлялась возможной. Тогда что же: скачок роста? Нет. В своих расчетах Элизабет учитывала потребности растущего организма. Раннее расстройство пищевого поведения? Очень сомнительно. Дома, за ужином, у Мадлен всегда прорезался зверский аппетит. Лейкемия? Определенно нет. Элизабет никогда не впадала в панику: ей было несвойственно ворочаться без сна по ночам и воображать, как ее дочку подтачивает опасный недуг. Человек науки, она всему искала рациональное объяснение и нашла его в тот миг, когда увидела Аманду Пайн с томатно-красными губками.
— Мистер Пайн, — выпалила Элизабет в среду днем, пулей промчавшись мимо администратора через приемную местного телецентра прямо в студию, — я три дня пытаюсь до вас дозвониться, а вы так и не удосужились хотя бы из вежливости набрать мой номер. Меня зовут Элизабет Зотт. Я мать Мадлен Зотт, наши дети учатся в подготовительном классе начальной школы «Вуди», и цель моего посещения — проинформировать вас о том, что ваша дочь под надуманным предлогом завязала дружбу с моей дочерью. — Поскольку он пришел в полное замешательство, Элизабет пояснила: — И теперь ваша девочка объедает мою дочь.
— Об…объедает?—еле выговорил Уолтер Пайн, разглядывая стоящую перед ним роскошную женщину в белом халате: такое явление могло оказаться сродни сошествию благодатного огня, не будь у нее на халате инициалов «Э. З.», вышитых красными нитками над нагрудным карманом.
— Ваша дочь Аманда, — повторила свой выпад Элизабет, — съедает школьный обед моей дочери, причем уже не первый месяц.
Уолтер только таращился. Рослая, угловатая женщина стояла подбоченясь: волосы цвета пересушенных тостов с маслом стянуты на затылке в узел и скреплены карандашом, губы беззастенчиво алые, кожа лучистая, нос прямой. Она смотрела на него сверху вниз, как фронтовая медсестра, прикидывающая, стоит ли такого спасать.
— Уже одно то, что Аманда строит из себя подружку Мадлен, чтобы только выманить у нее обед, — продолжала она, — совершенно недопустимо.
— Е…еще раз…П-повторите: кто вы?—пробормотал Уолтер.
— Элизабет Зотт! — рявкнула она в ответ. — Мать Мадлен Зотт!
Уолтер закивал, пытаясь понять, что происходит. Опытный режиссер вечерних телепрограмм, он знал толк в драматических эффектах. Но это? Он не сводил с нее глаз. Женщина была потрясающая. Ее появление его потрясло — буквально. Откуда же она взялась: разве на сегодня назначены какие-то пробы?
— Извините, — выдавил он в конце концов, — но все роли медсестер уже распределены.
— Вы о чем? — вскинулась она. Наступила долгая пауза.
— Аманда Пайн, — повторила Элизабет.
Он заморгал.
— Моя дочь? Ох... — Уолтер вдруг занервничал. — Что с ней? Вы доктор? Или педагог? — Он вскочил со стула.
— Господи, нет, конечно, — ответила Элизабет. — Я химик. Примчалась сюда из Гастингса в свой обеденный перерыв, потому что вы не отвечаете на звонки. — И, видя, что он по-прежнему в ступоре, пояснила: — Научно-исследовательский институт Гастингса, слышали о таком? Где «Эпохальные Открытия Открывают Эпоху»? — На этом дурацком слогане она выдохнула. — Дело в том, что я всеми силами стараюсь обеспечить Мадлен полноценное питание, — не сомневаюсь, что вы стремитесь к тому же для своей дочери. — И добавила, встретив его бессмысленный взгляд: — Наверняка вам небезразлично умственное и физическое развитие Аманды. Наверняка вы знаете: эти виды развития определяются потреблением должного соотношения витаминов и минералов.
— Беда в том, что миссис Пайн...
— Знаю, знаю. Скрылась в неизвестном направлении. Я пыталась с ней связаться, но мне сказали, что она проживает в Нью-Йорке.
— Мы в разводе.
— Сочувствую, но развод не имеет отношения к школьным обедам.
— Вероятно, так может показаться со стороны, но...
— Мужчина в состоянии приготовить еду, мистер Пайн. Для этого нет биологических препятствий. — Совершенно верно,—согласился он, нащупывая стул. — Прошу вас, миссис Зотт, присаживайтесь, пожалуйста...
— У меня циклотрон работает, — с досадой бросила она, глядя на часы. — Итак: мы достигли понимания или нет?
— Цикло...
— Резонансный циклический ускоритель тяжелых заряженных частиц.
Элизабет скользнула взглядом по стенам. Они были сплошь увешаны вставленными в рамы постерами мыльных опер и претенциозных телеигр.
— Мои проекты, — сообщил Уолтер, внезапно устыдившись их пошлости. — Быть может, вам что-нибудь из этого знакомо?
Она развернулась к нему лицом.
— Мистер Пайн, — Элизабет перешла на более примирительный тон, — к сожалению, у меня нет ни времени, ни средств на приготовление школьных обедов для вашей дочери. Нам с вами хорошо известно, что питание — это катализатор мозговой деятельности, укрепления семьи и формирования нашего будущего. Но при этом... — Элизабет осеклась и прищурилась, разглядывая постер с изображением медсестры, оказывающей больному весьма нетривиальную помощь. — Сподобится ли хоть кто-нибудь обучить население страны готовить рациональное питание? Я бы сама за это взялась, да не успеваю. А вы не возьметесь?
Она собралась уходить, и Пайн, не желая ее отпускать и не вполне сознавая, что зреет у него в уме, торопливо заговорил:
— Погодите, прошу вас, остановитесь... пожалуйста. Как... как вы сказали? Насчет того, чтобы приучить всю страну готовить такое питание... рациональное?
Телепрограмма «Ужин в шесть» дебютировала через месяц. Хотя Элизабет, ученый-химик, не особенно вдохновилась этим проектом, отказываться она не стала по очевидным причинам: здесь прилично платили, а ей предстояло поднимать дочь.
***
В первый же день, когда Элизабет, надев передник, вошла в студию, все убедились: что-то в ней есть — некое ускользающее, однако вполне ощутимое качество. Но при этом она была состоявшейся личностью — такой прямолинейной, такой решительной, что зрители не вполне понимали, как ее трактовать. Если во всех других кулинарных передачах им показывали добродушных поваров, которые лукаво прихлебывают херес, то Элизабет Зотт неизменно сохраняла серьезность. Она никогда не улыбалась. Никогда не шутила. И блюда готовила такие же честные и практичные, как она сама.
Через полгода программа Элизабет взорвала рейтинги. Через год все только о ней и говорили. А через пару лет она доказала поразительную способность объединять не только родителей с детьми, но и граждан — со своей страной. Не будет преувеличением сказать, что по окончании кулинарной передачи Элизабет Зотт вся нация дружно садилась к столу.
Программу эту смотрел даже вице-президент Линдон Джонсон. «Вам интересно, что я думаю? — переспросил он, отмахиваясь от назойливого репортера. — Я думаю, вам надо меньше марать бумагу и больше смотреть телевизор. Начните с программы „Ужин в шесть“ — эта Зотт свое дело знает».
И верно. Невозможно было представить, что Элизабет Зотт начнет объяснять, как готовятся миниатюрные огуречные канапе или нежное суфле. Рецепты ее пробуждали здоровый аппетит: рагу, тушеные овощи с мясом и прочие блюда, приготовленные в больших посудинах. Ведущая подчеркивала различия между четырьмя группами продуктов питания. Не возражала против щедрых порций. И пропагандировала только такие блюда, которые готовятся менее чем за час. В конце каждой передачи с экрана звучала коронная фраза: «Дети, накрывайте на стол. Маме нужно немного побыть одной».
Но потом некий авторитетный журналист опубликовал статью под заголовком «Почему мы проглотим все, что она состряпает», где походя назвал ведущую Конфетка Лиззи, и это прозвище, в равной мере броское и точное, прилипло к ней, как газетный лист. С этого дня совершенно незнакомые люди стали окликать ее «Конфетка», но дочь по-прежнему обращалась к ней «мама»: невзирая на свой юный возраст, Мадлен понимала, насколько это клеймо принижает таланты ее матери. Она же ученый-химик, а не какая-нибудь телекухарка. И Элизабет, смотревшая на себя глазами своего единственного ребенка, сгорала со стыда.
По ночам, ворочаясь в постели, Элизабет временами удивлялась, как ее угораздило дойти до такой жизни. Но удивление вскоре развеивалось, потому что она давно все поняла.
Звали его Кальвин Эванс.
