Он сквозь снегопад ведет пятиклассников из школы в библиотеку. Ему крепко за восемьдесят; на нем непромокаемая холщовая куртка, ботинки застегнуты на липучку, галстук из ткани с веселым рисунком — мультяшными пингвинами на коньках. С утра радость мало-помалу поднималась у него в груди, и сейчас, февральским днем в половине пятого, когда дети бегут впереди по тротуару — Алекс Гесс в ослиной голове из папье-маше, Рейчел Уилсон держит карманный фонарик, Натали Эрнандес тащит акустическую колонку, — это чувство едва не валит его с ног.
Они проходят полицейский участок, департамент природопользования, агентство «Эдем-недвижимость». Лейкпортская публичная библиотека — двухэтажное викторианское здание, похожее на пряничный домик, — стоит на углу Лейкстрит и Парк-стрит. Дом пожертвовали городу после Первой мировой войны. Трубы у него покосились, водосточные желоба просели, три из четырех окон на фасаде треснули и заклеены скотчем. На кустах можжевельника у входа и на ящике для возврата книг, разрисованном под сову, лежат снежные шапки.
Дети вприпрыжку несутся по дорожке, взлетают на крыльцо и «дают пять» детскому библиотекарю Шарифу, который вышел их встретить и помочь Зено подняться по ступеням. У Шарифа в ушах салатовые наушники-капельки, на волосатых руках налипли блестки. На футболке надпись: «Я ЛЮБЛЮ БОЛЬШИЕ КНИГИ И НЕ УМЕЮ ВРАТЬ».
Зено входит и протирает запотевшие очки. Стойка библиотекаря обклеена сердцами из цветной бумаги, над ней вышитая табличка в рамке гласит: «Здесь отвечают на вопросы».
На компьютерном столе на всех трех мониторах синхронно вращаются спирали скринсейверов. Между полкой с аудиокнижками и двумя облезлыми креслами в семигаллонный мусорный бак капает вода от протекающей батареи на втором этаже.
Кап. Кап. Кап.
Малыши бегут по лестнице в детский отдел, с их одежды во все стороны летит снег. На верхней площадке топот резко стихает. Шариф и Зено с улыбкой переглядываются.
— Вау! — слышен голос Оливии Отт.
— Офигеть, — отвечает ей голос Кристофера Ди.
Шариф под локоток ведет Зено наверх. Вход в отдел загораживает фанерная стена, выкрашенная золотой краской из баллончика, а посредине, над невысокой полукруглой дверцей, Зено написал:
Пятиклассники толпятся перед фанерой, снег тает на их курточках и рюкзачках. Все смотрят на Зено, а Зено все не может отдышаться. Наконец он говорит:
— Все помнят, что тут сказано?
— Конечно! — отвечает Рейчел.
— А то! — подхватывает Кристофер.
Натали встает на цыпочки и ведет пальцем по каждому слову:
— «О чужестранец, кто бы ты ни был, открой, чтобы узнать то, чему ты удивишься».
— Умереть и не встать! — говорит Алекс (ослиную голову он теперь держит под мышкой). — Это мы такие типа войдем в книгу.
Шариф выключает на лестнице свет, и дети толпятся перед дверцей в свете красного указателя «ВЫХОД».
— Готово? — спрашивает Зено.
Из-за фанеры директор библиотеки, Марианна, отвечает: — Готово!
Один за другим пятиклассники проходят через арку в детский отдел. Полки, столы и кресла-мешки сдвинуты к стенам, а их место заняли тридцать складных стульев. Над стульями с потолка свешиваются десятки картонных, усыпанных блестками облаков. Перед стульями — небольшая сцена, а за ней, на полотнище во всю дальнюю стену, Марианна нарисовала облачный город.
Повсюду теснятся золотые башни с сотнями крохотных окошек. Шпили увенчаны флажками. Над ними кружат плотные стаи птиц — маленькие серые овсянки и огромные серебристые орлы, птицы с длинными закрученными хвостами и с длинными кривыми клювами, птицы настоящие и фантастические. Марианна погасила верхние лампы, и в луче единственного прожектора для караоке облака искрятся, птицы переливаются, а башни как будто светятся изнутри.
— Это... — начинает Оливия.
— ...вообще супер... — говорит Кристофер.
— Заоблачный Кукушгород, — шепчет Рейчел.
Натали ставит на пол колонку, Алекс запрыгивает на сцену, и Марианна кричит:
— Осторожнее, краска не досохла!
Зено садится на стул в первом ряду. Всякий раз, как он моргает, память проецирует на веки картинки: отец шлепается задом в сугроб, библиотекарша выдвигает каталожный ящик, в лагере военнопленных заключенный рисует в пыли греческие буквы.
Шариф ведет детей за кулисы. Там, за тремя книжными шкафами, он сложил костюмы и реквизит. Оливия натягивает латексную шапочку, которая будет изображать лысину, Кристофер вытаскивает на середину сцены коробку из-под микроволновки, раскрашенную под мраморный саркофаг, Алекс тянется к нарисованной башне, а Натали достает из рюкзачка ноутбук.
У Марианны звонит телефон.
— Пиццы готовы, — говорит она Зено в здоровое ухо. — Пойду заберу. Я одним пыхом.
Рейчел трогает Зено за плечо:
— Мистер Нинис? — Ее рыжие волосы заплетены в косички, на плечах блестят капли от растаявшего снега, глаза расширились и сияют. — Это всё вы сделали? Для нас?
***
Кристофер раскладывает по сцене пенопластовые надгробья и наклоняет коробку из-под микроволновки — саркофаг — так, чтобы зрители могли прочесть эпитафию: «Аитон прожил восемьдесят лет человеком, год ослом, год камбалой и год вороной». Рейчел достает карманный фонарик, Оливия выходит из-за книжных шкафов в лавровом венке поверх латексной шапочки, и Алекс смеется.
Зено хлопает в ладоши:
— Помните? На генеральной репетиции мы играем как по-настоящему. Завтра ваша бабушка в зале чихнет, или чейнибудь ребенок заплачет, или вы забудете реплику, но представление не должно останавливаться, ясно?
— Ясно, мистер Нинис.
— Займите места, пожалуйста. Натали, музыку.
Натали нажимает клавишу ноутбука, из колонки льется органная фуга. К звукам органа примешиваются скрип ворот, карканье ворон, совиное уханье. Кристофер разворачивает на авансцене длинный кусок белого атласа и становится на колени у одного его конца, Натали — у другого. Они начинают качать ткань вверх-вниз.
Рейчел в резиновых сапогах выходит на середину сцены.
— Сегодня туманная ночь в островном государстве Тир... — она смотрит в роль, поднимает глаза, — и писатель Антоний Диоген выходит из архивов. Посмотрите, вот он бредет, усталый и встревоженный. Мысли его заняты умирающей племянницей, но подождите, я покажу ему то удивительное, что попалось мне среди гробниц.
Атлас взмывает вверх, звучит орган, и Оливия выходит в круг света.
***
Рейчел, старательно изображая усилие, поднимает крышку саркофага. Оливия сует руку в картонную гробницу и вытаскивает коробку поменьше, обвязанную бечевкой.
Рейчел спрашивает:
— Ларец?
— Тут сверху надпись.
— И что в ней говорится?
— В ней говорится: «О чужестранец, кто бы ты ни был, открой, чтобы узнать то, чему ты удивишься».
— Подумайте, господин Диоген,—говорит Рейчел,—сколько лет пролежал этот ларец в гробнице. Сколько столетий он пережил! Землетрясения, потопы, пожары! Много поколений сменилось! А теперь вы держите его в ладонях!
Кристофер и Натали устало колышут атласный туман, играет органная музыка, снег стучит в окна, бойлер в подвале стонет, словно выброшенный на берег кит, а Рейчел смотрит на Оливию, и Оливия развязывает бечевку. Она достает из коробки устаревшую энциклопедию, которую Шариф нашел в подвале и покрасил золотой краской из баллончика.
— Это книга.
Она сдувает с обложки воображаемую пыль, и Зено в первом ряду улыбается.
— Объясняет ли эта книга, — спрашивает Рейчел, — как можно восемьдесят лет быть человеком, год ослом, год камбалой и год вороной?
— Давайте узнаем.
Оливия открывает энциклопедию и кладет на пюпитр перед задником. Натали и Кристофер опускают атласный туман на пол, Рейчел убирает надгробья, Оливия — саркофаг, и Алекс Гесс, метр сорок ростом, с львиной гривой золотых волос, в бежевом купальном халате поверх спортивных шортов, стуча пастушьим посохом, выходит на середину сцены.
Зено подается вперед. Ноющий бедренный сустав, шум в левом ухе, восемьдесят шесть прожитых лет, почти бесконечная череда решений, приведших его к этому мигу, — все исчезает. Алекс стоит один в свете прожектора для караоке и смотрит на пустые стулья, будто перед ним не второй этаж ветшающей библиотеки в маленьком североайдахском городке, а зеленые холмы древнего царства Тир.
— Я, — звонко произносит он, — Аитон, простой пастух из Аркадии, и та история, которую я вам поведаю, настолько невероятна, что вы не поверите ни единому слову. И все же она правдива. Ибо я, тот, кого называли дурачиной и остолопом, да, я, придурковатый скудоумный Аитон, некогда дошел до края земли и дальше, к пресветлым воротам Заоблачного Кукушгорода, где никто не имеет ни в чем нужды, и книга, что заключает в себе все знания...
Снизу раздается хлопок, очень похожий на пистолетный выстрел. Рейчел роняет надгробье. Оливия вздрагивает. Кристофер пригибается.
Музыка играет, облака на ниточках поворачиваются, рука Натали зависла над ноутбуком. Второй хлопок эхом прокатывается по зданию, и страх длинными холодными пальцами тянется через комнату и хватает Зено.
В свете прожектора Алекс закусывает губу и смотрит на Зено. Один удар сердца. Второй. Ваша бабушка в зале чихнет. Чей-нибудь ребенок заплачет. Кто-нибудь из вас забудет реплику. Что бы ни случилось, представление не должно останавливаться.
— Но прежде, — говорит Алекс, вновь устремляя взгляд поверх пустых стульев, — я начну с самого начала.
Натали включает другую музыку, Кристофер меняет свет с белого на зеленый, и на сцену выходит Рейчел с тремя картонными овечками.