20 августа 1578 г. корабли Дрейка подошли к мысу Девы Марии в четырех лигах от входа в Магелланов пролив. Стояла ночь, и моряки увидели «усыпанные черными звездами высокие и крутые серые утесы, о которые билось море, и фонтаны китов в отдалении». Дрейк приказал команде поднять марсели «в знак полного послушания Ее Величеству», которая, по его словам, имела «полную заинтересованность и право руководить» их плаванием.
Именно тогда Дрейк ошарашил команду известием о том, что он намерен переименовать флагман из «Пеликана» в «Золотую лань» (под этим названием он и вошел в историю как один из самых знаменитых кораблей эпохи Великих географических открытий). Потребовалось некоторое время, чтобы к новому имени привыкли. Многие и на борту корабля, и позже в Англии по привычке называли судно «Пеликаном». Название «Золотая лань» прижилось далеко не сразу. К тому же данный жест полностью противоречил морским обычаям. Но Дрейка это не заботило — он играл по собственным правилам. Он выбрал для корабля такое имя, потому что на гербе одного из его ближайших соратников, сэра Кристофера Хаттона, изображалась золотая лань (точнее, задняя часть стремительно бегущей по полю самки благородного оленя). Это в каком-то смысле намекало, что флагман Дрейка тоже не чужд богатства и отличается завидной скоростью. А поскольку Хаттон пользовался благосклонностью Елизаветы I, название вдобавок отсылало к ней, пусть и крайне неочевидным образом.
До кругосветного плавания Дрейка самыми популярными военными и транспортными судами были каракки с тремя или четырьмя мачтами, прямым парусным вооружением на фок-мачте и грот-мачте и латинским или арабским парусом на бизань-мачте для маневренности. Это были достаточно неуклюжие суда, которые крайне трудно было не заметить. Их высоко поднимающиеся над водой борта служили удобной мишенью для артиллерии. Английские военные корабли, или галеоны, напротив, сидели в воде ниже, были более изящными и быстрыми, а с их облегченным такелажем справлялась даже небольшая команда и даже в плохую погоду.
Португальский лоцман да Силва, которого Дрейк переманил на свой корабль на далеком Кабо-Верде, со знанием дела хвалил «Золотую лань». Он называл ее «достаточно прочной и крепкой» и добавлял, что она «имеет двойную обшивку, причем первая так же идеально обработана, как и вторая. Она вполне годится для войны — это судно французского образца, хорошо оснащенное, с превосходными мачтами, снастями и штормовыми кливерами. Она хорошо идет под парусом и слушается руля». Тем не менее да Силва обнаружил и недостатки. «Ее не назовешь новой, она не обшита медью и не загружена балластом. По правому и левому борту у нее имеется по семь укрепленных артиллерийских портов, а внутри стоят 18 пушек, из них 13 бронзовых, а остальные чугунные, и хранится множество огнестрельных припасов». Хотя «при умеренном кормовом ветре она хорошо держит воду, в открытом море ей приходится нелегко, и она дает немалую течь». К тому же для корабля, собирающегося выходить в открытое море, она слишком мала — всего 30 м в длину.
Корабль «Золотая Лань», картина Арнольда Р. И. (около 1577). Источник: rmg.co.uk
Вместе с тем «Золотая лань» имела явные преимущества. Она могла пройти по мелководью. Даже доверху нагруженная испанским серебром, она оседала в воду всего на 4 метра. Ее построили из самого лучшего дерева, какое было доступно английским корабельным мастерам, — гибкого вяза и крепкого дуба. Она могла вместить достаточно припасов, чтобы выдержать, если потребуется, полных шесть месяцев в море. В этот список входили: «Дерево, уголь, свечи, воск, фонари, тарелки, кружки, блюда, миски, ведра, столовые свечи, черпаки и лопаты, мотыги, топоры, железные гвозди и скобы. Также компасы, морские склянки, лампы, бочка с водой. Железные и деревянные обручи. Канаты, брезент, смола, деготь, канифоль, свинец и свинцовый лист, гвозди, шипы, гирька для лотлиня» и многое другое, вплоть до крючков и игл для ремонта рыболовных сетей и теплых шапок для моряков.
Все эти припасы хранились таким образом, чтобы позволить кораблю сохранять устойчивость в неспокойном море. Самые тяжелые предметы — пушечные ядра, якоря, разобранные на части пинасы, а позднее украденные у Испании золото и серебро — находились в трюме, на самом нижнем уровне, и служили балластом. Прямо над трюмом на нижней палубе, которая называлась кубрик, или орлоп (от голландского overloopen — «надстройка»), хранились свежая и сушеная провизия, соленая говядина и свинина, треска и грецкие орехи, а также располагались загоны и клетки с живой птицей и мелким домашним скотом. Над орлопом находилась орудийная палуба, где стояли пушки-кулеврины. Португальский лоцман Нуньо да Силва писал: «Ту бронзовую пушку, которую он [Дрейк] поставил на пинас, украшало рельефное изображение земного шара с восходящей над ним Полярной звездой. Он говорил, что это его личная пушка и что королева сама подарила ему это оружие, когда повелела ему совершить плавание вокруг света». Если так, то Дрейк предвосхищал события — королева официально пожаловала ему герб только после того, как он вернулся домой, однако в его случае ожидание предсказуемо обернулось реальностью.
Королева Елизавета производит в рыцари Дрейка на палубе «Золотой Лани» после ее возвращения в Англию (1581). Источник: world4.eu
Кроме того, на орудийной палубе находился румпель, соединенный с судовым рулем. Управлять им помогал вертикальный рычаг-колдершток. Рядом был закреплен еще один нактоуз. На орудийной палубе жила команда, хотя, пожалуй, назвать это жизнью можно было лишь с большой натяжкой.
Моряки спали в гамаках, подвешенных между пушками, или на охапках соломы, набросанных прямо на доски. Поблизости находился камбуз (судовая кухня) и бочки с пресной водой. Запасы воды требовалось постоянно пополнять, независимо от обстоятельств.
Портрет Фрэнсиса Дрейка, Маркус Герартс-младший (1591)Источник: wikipedia.org
Обеды и ужины на борту корабля проходили, как ни странно, довольно торжественно. Дрейк и его офицеры ели из тарелок с золотой окантовкой. Во время застолья музыканты играли на виолах — Дрейк обожал музыку. Один из сопровождавших Дрейка испанских лоцманов вспоминал, как от пронзительных трелей рожков и горнов у него по спине бежали мурашки. Еще более сильное впечатление музыка производила на индейцев, которые иногда оказывались за одним столом с Дрейком. Музыка не просто создавала настроение — она придавала происходящему оттенок драматизма, превращая его в интермедию огромного спектакля, которым стало их кругосветное плавание. Дрейк, как и многие елизаветинцы, нередко вел себя театрально, особенно во время богослужений. Церемониал и зрелищность имели для него огромное значение. Так было во время суда и казни Даути, когда Дрейк, казалось, следовал сценарию, составленному специально для этого случая. Он исполнял главную роль, палуба корабля служила сценой, а зрителями — толпа местных жителей, индейцев и случайных зевак, которым посчастливилось наблюдать за тем, как он творит английскую историю.
Для Дрейка весь мир был театром, а пушки, ружья, шпаги, корабли и все остальное служило реквизитом и декорациями в его всеобъемлющей драме.
Именно тогда Дрейк ошарашил команду известием о том, что он намерен переименовать флагман из «Пеликана» в «Золотую лань» (под этим названием он и вошел в историю как один из самых знаменитых кораблей эпохи Великих географических открытий). Потребовалось некоторое время, чтобы к новому имени привыкли. Многие и на борту корабля, и позже в Англии по привычке называли судно «Пеликаном». Название «Золотая лань» прижилось далеко не сразу. К тому же данный жест полностью противоречил морским обычаям. Но Дрейка это не заботило — он играл по собственным правилам. Он выбрал для корабля такое имя, потому что на гербе одного из его ближайших соратников, сэра Кристофера Хаттона, изображалась золотая лань (точнее, задняя часть стремительно бегущей по полю самки благородного оленя). Это в каком-то смысле намекало, что флагман Дрейка тоже не чужд богатства и отличается завидной скоростью. А поскольку Хаттон пользовался благосклонностью Елизаветы I, название вдобавок отсылало к ней, пусть и крайне неочевидным образом.
До кругосветного плавания Дрейка самыми популярными военными и транспортными судами были каракки с тремя или четырьмя мачтами, прямым парусным вооружением на фок-мачте и грот-мачте и латинским или арабским парусом на бизань-мачте для маневренности. Это были достаточно неуклюжие суда, которые крайне трудно было не заметить. Их высоко поднимающиеся над водой борта служили удобной мишенью для артиллерии. Английские военные корабли, или галеоны, напротив, сидели в воде ниже, были более изящными и быстрыми, а с их облегченным такелажем справлялась даже небольшая команда и даже в плохую погоду.
Португальский лоцман да Силва, которого Дрейк переманил на свой корабль на далеком Кабо-Верде, со знанием дела хвалил «Золотую лань». Он называл ее «достаточно прочной и крепкой» и добавлял, что она «имеет двойную обшивку, причем первая так же идеально обработана, как и вторая. Она вполне годится для войны — это судно французского образца, хорошо оснащенное, с превосходными мачтами, снастями и штормовыми кливерами. Она хорошо идет под парусом и слушается руля». Тем не менее да Силва обнаружил и недостатки. «Ее не назовешь новой, она не обшита медью и не загружена балластом. По правому и левому борту у нее имеется по семь укрепленных артиллерийских портов, а внутри стоят 18 пушек, из них 13 бронзовых, а остальные чугунные, и хранится множество огнестрельных припасов». Хотя «при умеренном кормовом ветре она хорошо держит воду, в открытом море ей приходится нелегко, и она дает немалую течь». К тому же для корабля, собирающегося выходить в открытое море, она слишком мала — всего 30 м в длину.
Вместе с тем «Золотая лань» имела явные преимущества. Она могла пройти по мелководью. Даже доверху нагруженная испанским серебром, она оседала в воду всего на 4 метра. Ее построили из самого лучшего дерева, какое было доступно английским корабельным мастерам, — гибкого вяза и крепкого дуба. Она могла вместить достаточно припасов, чтобы выдержать, если потребуется, полных шесть месяцев в море. В этот список входили: «Дерево, уголь, свечи, воск, фонари, тарелки, кружки, блюда, миски, ведра, столовые свечи, черпаки и лопаты, мотыги, топоры, железные гвозди и скобы. Также компасы, морские склянки, лампы, бочка с водой. Железные и деревянные обручи. Канаты, брезент, смола, деготь, канифоль, свинец и свинцовый лист, гвозди, шипы, гирька для лотлиня» и многое другое, вплоть до крючков и игл для ремонта рыболовных сетей и теплых шапок для моряков.
Все эти припасы хранились таким образом, чтобы позволить кораблю сохранять устойчивость в неспокойном море. Самые тяжелые предметы — пушечные ядра, якоря, разобранные на части пинасы, а позднее украденные у Испании золото и серебро — находились в трюме, на самом нижнем уровне, и служили балластом. Прямо над трюмом на нижней палубе, которая называлась кубрик, или орлоп (от голландского overloopen — «надстройка»), хранились свежая и сушеная провизия, соленая говядина и свинина, треска и грецкие орехи, а также располагались загоны и клетки с живой птицей и мелким домашним скотом. Над орлопом находилась орудийная палуба, где стояли пушки-кулеврины. Португальский лоцман Нуньо да Силва писал: «Ту бронзовую пушку, которую он [Дрейк] поставил на пинас, украшало рельефное изображение земного шара с восходящей над ним Полярной звездой. Он говорил, что это его личная пушка и что королева сама подарила ему это оружие, когда повелела ему совершить плавание вокруг света». Если так, то Дрейк предвосхищал события — королева официально пожаловала ему герб только после того, как он вернулся домой, однако в его случае ожидание предсказуемо обернулось реальностью.
Кроме того, на орудийной палубе находился румпель, соединенный с судовым рулем. Управлять им помогал вертикальный рычаг-колдершток. Рядом был закреплен еще один нактоуз. На орудийной палубе жила команда, хотя, пожалуй, назвать это жизнью можно было лишь с большой натяжкой.
Моряки спали в гамаках, подвешенных между пушками, или на охапках соломы, набросанных прямо на доски. Поблизости находился камбуз (судовая кухня) и бочки с пресной водой. Запасы воды требовалось постоянно пополнять, независимо от обстоятельств.
Обеды и ужины на борту корабля проходили, как ни странно, довольно торжественно. Дрейк и его офицеры ели из тарелок с золотой окантовкой. Во время застолья музыканты играли на виолах — Дрейк обожал музыку. Один из сопровождавших Дрейка испанских лоцманов вспоминал, как от пронзительных трелей рожков и горнов у него по спине бежали мурашки. Еще более сильное впечатление музыка производила на индейцев, которые иногда оказывались за одним столом с Дрейком. Музыка не просто создавала настроение — она придавала происходящему оттенок драматизма, превращая его в интермедию огромного спектакля, которым стало их кругосветное плавание. Дрейк, как и многие елизаветинцы, нередко вел себя театрально, особенно во время богослужений. Церемониал и зрелищность имели для него огромное значение. Так было во время суда и казни Даути, когда Дрейк, казалось, следовал сценарию, составленному специально для этого случая. Он исполнял главную роль, палуба корабля служила сценой, а зрителями — толпа местных жителей, индейцев и случайных зевак, которым посчастливилось наблюдать за тем, как он творит английскую историю.
Для Дрейка весь мир был театром, а пушки, ружья, шпаги, корабли и все остальное служило реквизитом и декорациями в его всеобъемлющей драме.
