В Российской империи конца XIX века статистика предполагала, что человек проживет примерно 30 лет. Сейчас — около 70. Нам прибавили еще сорок лет, но там, среди дополнительного времени, протянулась невидимая стена старости. Что за ней, нам неизвестно. Юнг отмечал, что человек входит в старение совершенно неподготовленным; он умеет жить утро и день своей жизни, но не вечер. Разговоры о полноценной старости — с путешествиями и музеями — не помогают, сколько ни увеличивай пенсионный возраст. Зато писатели внимательно вглядываются в «вечер жизни»: он полон тайн, страхов и бессонницы. Посмотрим, что мучает героев, которые вступают в старость.
Антон Чехов, «Скучная история»
«Чтобы писать записки старого человека, надо быть старым, но виноват ли я, что я еще молод?» — пишет Чехов Анне Евреиновой, отправляя ей повесть. Герою «Скучной истории» Николаю Степановичу шестьдесят два года. Он знаменитый профессор. Его имя «знает в России каждый грамотный человек». Он совершенно лыс, сутул и мучим бессонницей. Ему все сложнее писать. Николай Степанович скоро умрет. С этой непредвзятой позиции он и разглядывает свою почти прошедшую жизнь.
Чехов следит за человеком, брошенным в пустоте, за сорок лет до появления термина «экзистенциализм». Его герой оказывается в пограничной ситуации — перед лицом смерти. Но Николай Степанович не размышляет о загробной жизни. Его мучает дорога, которую он уже прошел.
Старость по Чехову — попытка осознать, как все, что ты любил и во что верил, обращается в труху. Девочка с ясными глазами превратилась в усталую женщину с плохой репутацией. Жена твоя состарилась вместе с тобой. Слава профессора не утешает его. Вместе со старостью пришли злые мысли. Исчезает великодушие, которым когда-то гордился.
Николай Степанович мучается из-за ушедшего сна, из-за тяжелых чувств, но больше всего — от обмельчания собственного «я». Он осознает, что не хватило в нем какой-то общей идеи, «бога живого человека», который помог бы спокойно и мужественно перенести закат дней. Было любимое дело, жена, семья, было признание. Обернулись ничем. Когда жизнь уже прожита, она оказывается бессмысленной. Разрушение неизбежно. «Я побежден, — признает Николай Степанович. — Если так, то нечего же продолжать еще думать, нечего разговаривать. Буду сидеть и молча ждать, что будет». Он, как Фауст, человек науки, только без минуты, когда можно крикнуть: «Остановись, мгновенье!» — и счастливо умереть. Все, что осталось у героя, — прозрение, которое его посетило.
Луис Сепульведа, «Старик, который читал любовные романы»
Антонио Хосе Боливар живет в поселке у сельвы (прим. сельва - влажный тропический лес) и питает слабость к любовным романам. Ему семьдесят. Он долго жил. Из Эквадора переехал с женой в местечко у джунглей. Пережил жену. Научился охотиться, обрел свободу среди дикой природы. Подружился с индейцами. А затем понял, что постарел, когда промахнулся, стреляя из духового ружья. Эта неочевидная для нас примета возраста не шутка для того, кто живет сельвой.
Писатель рассказывает о старении простого и ясного ума. Антонио Хосе сталкивается с теми же симптомами, которые мучают дряхлеющего человека в любом уголке мира: бессилие, одиночество и бессонница. Но старик не отчаивается. Пусть воспоминания спутываются, а время по чуть-чуть крадет у Антонио силы, у него хватает опыта и ума, чтобы возместить потерю. Он все еще помнит, как ловить обезьян, как не пропасть в сельве, читает следы, скрытые от обычных поселенцев, и слышит тишайшие шаги ягуара-людоеда. Болит спина -— Антонио Хосе строит стол, за которым ест и читает сидя. Воображение мучает спутанными картинками прошлого — он кормит его книгами.
Так, наверное, должны научиться стареть и мы: со спокойным согласием. Герой знает, что стар, но не боится этого. Он осознает свои возможности. В плохом настроении вспоминает, что, по слухам, годы умножают человеческую мудрость, и надеется, что она «наконец придет и принесет с собой то, что ему нужно: оставаться до конца дней в своем уме, быть способным управлять плаванием по морю воспоминаний и не попадаться в ловушки, которые память частенько расставляет перед человеком на исходе его дней». Только эти ловушки памяти и тяготят его. В кошмаре Антонио Боливару приходит его смерть и страх перед этой смертью. Но это только во сне.
Джулиан Барнс, «Нечего бояться»
Автор подчеркивал, что книга — не автобиография. Пусть герой во всем похож на Барнса, они не одно и то же. Читателю придется смириться, что «Нечего бояться» — не признание, а эссе на триста страниц о старости, Боге и смерти. Эти трое существуют для автора в тесной взаимосвязи: старость приводит к смерти, а Бог — мог бы и существовать. Было бы спокойнее.
Герою книги 62 года — возраст, когда издалека присматриваешься к концу своей жизни. При этом он скорее из танатофобов. Страх смерти -— часть его личности (прим. танатофобия - навязчивый страх смерти). Старость Барнс рассматривает как частный, и не самый жуткий, симптом человеческой жизни. «Для Монтеня проходящая незаметно смерть юности зачастую страшнее самой смерти», — отмечает он. Сам по себе возраст не мучает его. Он не считает одряхление безобразным, хотя бесстрастно описывает его приметы: «Половина из нас глуховата — кто-то, не скрываясь, надевает аппарат, садясь за стол, кто-то пока не признается в этом. У нас выпадают волосы, нам нужны очки; наши простаты медленно раздуваются». Но гораздо сильнее его гнетет необходимость умереть — конец каждой книги. Главный вопрос один: что значит смерть? Если ты существовал без страха перед ней — не окажется ли, что смертность обессмысливает процесс жизни? А если всегда посматривал на смерть краем глаза — не обнаружишь ли ты в конце, что нечего бояться?
Смерть по Барнсу изменила свое лицо. Раньше о ней говорили охотней (представьте себе интеллектуалов в ресторанах 1920-х годов: уверены, что загробной жизни нет, но спокойно обсуждают смерть). Раньше она сопровождалась обрядами. Теперь человечество отстраняет ее, превращает в невидимку. Мы выработали «рутину смерти»: больница, морг, крематорий, кладбище. Исследовали мозг человека, но так и не нашли там место, где она кроется.
В свое исследование Барнс вплетает биографии, философские работы, воспоминания, даже свои детские фотографии. Медленное угасание Равеля. Смерть вокруг Жюля Ренара. Воспоминания о ТВ-передачах. Сомерсет Моэм, утративший в старости свою ироничную обреченность. Подруга самого Барнса, которая из-за возраста забыла себя. Писатель собирает все, что знает о смерти, потом успокаивается: это ничего не проясняет. Может, и вправду нечего бояться. Мы точно встретим смерть, а что она есть такое — да не все ли равно?
Фредерик Бегбедер, «Вечная жизнь»
Фабула простая: знаменитый телеведущий обещает дочери никогда не умирать и ищет бессмертия. Книга вышла не так давно, поэтому все, о чем Бегбедер пишет: о секвенировании ДНК и стволовых плюрипотентных клетках, еще актуально. О современном обществе — тоже. Впрочем, герой, кажется, просто брюзжит. Он ощущает современность как времена, в которых стареет, поэтому она для него так легкомысленно-мучительна. Но сам рассказчик легко подхватывает болезнь века — «феномен Дориана Грея», желание сохранить юность и красоту. Он боится быть старым, боится стать мертвым.
Для бегбедеровского героя старость — только изношенное тело, вялый ум и страх смерти. Его ровесники переходят с алкоголя на овощи, наркотики меняют на прогулки по горам. Он сам идет дальше и сопротивляется самому времени. «В наше плоское время голова кружится только от смерти», заявляет герой. Он отчаянно пытается продлить жизнь, не зная зачем. Не успеть что-то, доделать, досмотреть — просто не перешагивать порог.
Так и является юнгианское неумение стареть. В конечном итоге Бегбедер рассказывает о человеке, который отказывается от нормального течения жизни. Инфантильный, как его эпоха, герой хочет просто присутствовать: если нужно, заберите тело, загрузите мой мозг в компьютер, но сохраните меня. Только в конце он обретает что-то отдаленно похожее на смирение. Отказ от смерти оказывается бунтом против изменений, перехода в новое качество. Хуже смерти только НЕсмерть.
Физиологические симптомы старения писатели описывают одинаково: дряхлость, ослабевающий ум, по ночам трудно уснуть. Последний симптом — смерть. Но еще раньше приходит страх. Когда праздного времени много, а сил, чтобы действовать, не хватает, человек ощущает свою конечность.
В старости опоры, которые поддерживали тебя раньше, ослабевают. Значит, ослабевают и предрассудки. Меняется взгляд на вещи. Оказывается, из жизни невозможно сделать никакого вывода, если она твоя собственная и вдобавок на исходе. Ты прошел долгий путь, многому научился, пора учиться умирать. Как примириться с тем, что голос звучит все тише, а потом обрывается навсегда — это и пытаются понять писатели.
