Борхес жил долго – с 1899 по 1986 год – и застал почти все бурное двадцатое столетие, переполненное войнами, кризисами и катаклизмами, коснувшимися и его родной Аргентины. Однако читая его рассказы, эссе или интервью, сложно отделаться от ощущения, что сам Борхес, хоть и был сыном своего века, следил за политикой и ругал президента Хуана Перона, существовал как бы вне времени и пространства. Настоящим его домом была библиотека, лучшими собеседниками – мыслители прошлого, начиная с Платона и заканчивая Шопенгауэром, а страстной любовью – человеческая мысль, всевозможные ее итерации и преломления.
В книгах Борхеса действуют средневековые богословы, арабские проповедники, жрецы древних культов Латинской Америки, салонные интеллектуалы, еретики, переводчики, безумные литераторы. Если что-то и объединяет эту пеструю толпу персонажей, то это страсть к знанию, одержимость информацией и текстами. Автор может легко в этой толпе затеряться, ведь Борхес и сам был настоящим книжником. Он не воевал, не нажил капитала, не был выдающимся ловеласом и не основал собственных философских школ – вся его биография состоит из прочтенных и написанных книг (неудивительно, что долгое время Борхес работал в библиотеке). «Я просто литератор [man of letters]», – говорил он в интервью католическому журналу Commonweal Magazine. Слово было для него всем. Даже после того, как писатель в 1950-е полностью ослеп из-за врожденной генетической болезни, он продолжал работать еще тридцать лет: слушал чтение вслух, диктовал новые рассказы, эссе и стихи.
Влияние Борхеса на латиноамериканскую литературу огромно, отмечают критики. «Оно настолько велико, что уже сложно назвать хотя бы одного важного современного писателя, на которого не повлиял Борхес», – замечала литературный критик Марсела Вальдес в разговоре с BBC. А литературовед Дмитрий Затонский характеризует Борхеса как «самого прославленного постмодернистского художника» – не только в Латинской Америке, во всем мире. Попробуем разобраться, что такого особенного в творчестве Хорхе Луиса Борхеса, слепца и библиотекаря родом из Буэнос-Айреса.
Мастер короткой формы
Ни одного романа за свою долгую литературную карьеру Борхес не написал, и вообще ни одно из его произведений объемом не превышает пару десятков страниц. «Писать большие книги – изнурительная, бессмысленная прихоть… Гораздо лучше притвориться, что эти книги уже существуют и написать к ним послесловие или комментарий», – говорил автор.
Зато в жанре рассказа Борхес достиг совершенства. Их он написал несколько сотен, но наиболее известными остаются созданные в 1940-х годах, как раз когда Борхес, еще зрячий, работал в муниципальной библиотеке Буэнос-Айреса. В этот период были созданы монументальные сборники «Сад расходящихся тропок» (1941), «Выдумки» (1944) и «Алеф» (1949), каждый из которых полон рассказов, больше напоминающих спрессованные до предела и закованные в строгий сюжет философские трактаты. К примеру, «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» – история, которая начинается с постулата «Зеркала и совокупления отвратительны, ибо увеличивают число людей», а заканчивается грандиозной мистификацией, когда заговор ученых, выдумавших страну Укбар и планету Тлён, приводит к тому, что страна и планета начинают проявляться в реальности и изменять ее.
При желании многие рассказы Борхеса можно было бы развернуть в масштабные романы с россыпью персонажей, философскими спорами и пространными описаниями, но писатель не был в этом заинтересован. Ему хватало ограниченного пространства, чтобы сказать все, что надо, – в этом плане показателен рассказ «Биография Тадео Исидора Круса», где вся жизнь человека сводится к описанию лишь одного события. Больше и не нужно:
«Судьба любого человека, как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в единственном мгновении – в том мгновении, когда человек раз и навсегда узнает, кто он».
Некоторые рассказы Борхеса выглядят как упражнения, игра литературными мускулами: например, «Три версии предательства Иуды», где писатель прорабатывает три неканонических трактовки Евангелия – все три даны легко, пунктиром и невзначай вложены в уста незадачливого богослова из Швеции. Другие – к примеру, «Юг», один из наиболее важных в пестрой библиографии аргентинца, – куда серьезнее. «Юг» Борхес писал после того, как едва не погиб от сепсиса в 1938 году, и, выдумав историю о человеке, который, встав с больничной койки, из-за нелепой случайности снова оказывается на пороге смерти, прославил жизнь и свободу выбора:
«Он подумал, переступая порог, что умереть в ножевой драке под открытым небом, мгновенно, было бы для него освобождением, счастьем и праздником в ту первую ночь в лечебнице, когда в него вогнали иглу. Почувствовал, что, если бы тогда мог выбрать или придумать себе смерть, он выбрал бы или придумал именно такую».
Интрига и спокойствие
Как бы ни были сложно устроены тексты Борхеса, к читателю он относился гуманно и всегда старался облечь их в нескучную форму. Размышления о сути бытия или человеческом разуме аргентинец подает как захватывающие детективные истории. К примеру, знаменитый «Сад расходящихся тропок», хоть в него и включена непростая идея гипертекста, представляет собой остросюжетный боевик – герой, немецкий шпион, бежит от преследующего его офицера английской разведки. Рассказ строится вокруг интриги, и читатель, заглотив наживку, легко проходит сквозь сложную концепцию, озвученную героем «Сада».
Другой плюс творчества Борхеса – медитативное спокойствие его текстов, их хорошо читать, чтобы успокоиться и прийти в себя. Аргентинец смотрел на мир с легкой, чуть недоуменной улыбкой, отмечая его несовершенства и заранее все прощая. Возможно, такое отношение было продиктовано непростой судьбой – Борхес заранее знал, что ослепнет, о чем говорил: «Мой отец тоже ослеп, моя бабушка-англичанка умерла слепой, как и мой прадед. Я всегда знал, что буду принадлежать к четвертому поколению слепцов, знал, что судьба приберегла для меня». Испытания, предназначенные роду людскому, Хорхе Луис Борхес воспринимал стоически, вкладывая в уста своих героев, к примеру, такие слова (из рассказа «Письмена Бога»):
«Кто видел всю вселенную, кто постиг пламенные помыслы вселенной, не станет думать о человеке, о жалких его радостях и горестях, даже если он и есть тот самый человек».
Борхесу, в отличие от главного героя «Письмен Бога», вряд ли довелось постичь все пламенные помыслы вселенной, но, изучив едва ли не всю мировую культуру, он, возможно, достиг того уровня отрешенности, который позволяет смотреть на мир в абсолютном спокойствии. Даже если перед глазами – только сероватый туман.
Сын своей земли
Каких бы вершин ни достигал Борхес в рассуждениях об универсальном, парадоксах и причудах человеческого сознания, он оставался аргентинцем. В его рассказах то и дело мелькают гаучо – этакие ковбои Южной Америки, рисковые ребята, готовые при любом удобном случае пустить в дело ножи. Есть у Борхеса и прекрасные описания Буэнос-Айреса, аргентинской пампы, глухих сел в сердце страны. Книжный человек и во многом гражданин мира, он знал и любил свою родину – и умел передать ее красоту в паре строк:
«Бывает час, когда равнина будто силится сказать что-то. Но никогда ничего не говорит, а может быть, никогда не смолкает, только мы ее не слышим или не понимаем речей, невыразимых, как музыка».
Для первого знакомства с Борхесом хорошо подходит сборник «Сообщение Броуди» (1970, в издании «Азбуки» входит в «Книгу песка»). Рассказы, написанные для этой книги, лишены всяких фантастических элементов – это короткие притчи о людях, их поступках и слабостях: два брата идут на преступление из-за страсти к одной женщине («Непрошеная»), интеллигент встречает мрачную судьбу в деревне («Евангелие от Марка»), мальчик присоединяется к банде грабителей («Недостойный»). Для «Сообщения Броуди» и многих других рассказов Борхес как бы «спускается на землю», демонстрируя, что и в жанре реализма работать умеет превосходно.
Единство в лабиринте книг
Тем не менее, Борхес чаще все же говорил не о частном, а об общем – тех чертах, что объединяют все человечество. Поэтому он ценил фантастику, став одним из первых ее апологетов в мировой литературе. О ней он рассуждал так:
«Представьте, что я буду писать о каком-то уголке в Буэнос-Айресе, который хорошо знаю, – этот уголок, возможно, когда-нибудь исчезнет навсегда. Но когда я пишу о лабиринтах, о зеркалах, или о ночи, или о зле, о страхе, все эти вещи вечны – я имею в виду, что они всегда пребудут с нами. Так что в каком-то смысле, я полагаю, фантасты пишут о вещах куда более реальных, чем, например, газетчики».
Идея единства – сквозная для всего творчества Борхеса: то тут, то там в его рассказах и эссе эхом звучит мысль, что все мы, все человечество представляем собой единое целое. Мы идем одними и теми же путями, повторяем одни и те же ошибки и одинаково заканчиваем наш земной путь.
«На земле бесконечное множество всяких вещей, каждую можно сравнивать с любой другой».
«Не исключаю, что обе пересказанные истории на самом деле одна. Орел и решка этой монеты для Господа неотличимы».
Все истории Борхеса, причудливые или простые, сливаются в бесконечном лабиринте, по которому идет, не зная дороги, человек. Возможно, жизнь для писателя была именно таким лабиринтом – недаром этот образ повторяется в его текстах раз за разом. Здесь стоит вспомнить «Вавилонскую библиотеку», один из главных рассказов Борхеса, где он описывает мир, состоящий из бесконечных коридоров библиотеки, по которой бродят люди и читают бесчисленные книги – как Вселенной, библиотеке нет конца, и даже если в одной из книг написана самая бессмысленная белиберда, на одном из незнакомых нам языков она может значить что-то важное. Бесконечность познания, объединяющая весь мир, служила для Борхеса утешением и главным стимулом к жизни и творчеству – это позволяло слепому уверенно двигаться в лабиринте и идти по нему долго и упорно, пока земной путь Хорхе Луиса Борхеса, книжника из Буэнос-Айреса, не закончился в 1986 году. После себя он оставил сотни рассказов, эссе и стихов, которые ничуть не постарели за сорок, пятьдесят, сто лет – скорее всего, потому что написаны были не на злобу дня, а в тихой, уважительной беседе с вечностью.
